— Гордость хороша, чтобы скрывать чувства, а не бороться с ними, перебила ее Аллегра.
— Ну… — Мейзи чуть покраснела. — Если начистоту…
Не думаю, что он откажется от такой партии. Положение в обществе, деньги и все такое.
— Ну да, — кивнула Аллегра. — Прямая дорожка в партнеры твоего отца. Все-таки, Мейзи, ты молодец. Можешь собой гордиться. Не каждая так сумеет.
Теперь Мейзи покраснела по-настоящему.
— Какая ты злая, Аллегра!
— Зато представь, как тебе было бы без меня скучно.
Вот поэтому ты меня и терпишь. Между прочим, я всегда задавалась вопросом: почему это придворным шутам всегда все прощалось? А сейчас, похоже, могу выяснить это на собственном опыте. И не говори, что это не так. У меня ведь все как в плохом любовном романе. Есть происхождение, гордости тоже хоть отбавляй, а вот с деньгами и образованием прямо беда. «Что делать?» — спросила бедняжка.
«Бог подаст», — был ответ. В таком положении особо щепетильничать не приходится. Делаешь, что скажут. Тем более что содержать бедную родственницу готовы обычно те, кто не может себе позволить держать слуг. Ну, соответственно и обращаются с ней, как с рабом на галере. Так что уж лучше я побуду шутом. По крайней мере, можно безнаказанно дерзить, острить и даже хамить (не слишком, конечно, потому что место потерять тоже не хочется). Постепенно становишься знатоком человеческой природы. Тебе, например, известно, что люди обожают выслушивать о себе гадости? Потому и валят толпами к проповедникам, чтобы те разделали их под орех. По той же самой причине и у меня никогда не будет недостатка в приглашениях. Самое приятное, что я могу пользоваться чужим гостеприимством, не чувствуя себя при этом ничем обязанной.
— Это не про тебя, Аллегра. Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Ошибаешься, дорогая. Когда я говорю, то обдумываю каждое свое слово. И откровения мои тоже всегда очень хорошо продуманы. Когда знаешь, что до самой старости будешь зависеть от других людей, приходится быть осторожной.
— Не говори глупостей! Я ведь знаю, сколько молодых людей делали тебе предложения. Тебе нужно только выбрать.
Лицо Аллегры окаменело:
— Я никогда не выйду замуж.
— Из-за… — Мейзи посмотрела подруге прямо в глаза, и та коротко кивнула.
С лестницы донеслись шаги, дверь распахнулась, и дворецкий объявил:
— Мистер Сигрейв!
Появившийся мистер Сигрейв явно чувствовал себя не в своей тарелке. Этот дом подавлял его роскошью и толщиной ковров. Кроме того, он совершенно не понимал, зачем его сюда пригласили, и, если бы мог отказаться от приглашения, так бы и поступил. Он неловко пожал руку подошедшей к нему девушке и смутно припомнил, что где-то ее уже видел.
— Здравствуйте, мистер Сигрейв, — сказала Мейзи. — Позвольте представить вам мою подругу. Мистер Сигрейв — мисс Керр.
Джон с готовностью повернулся и окончательно потерял дар речи. Он увидел огненно-красное платье, белый бант на гордой греческой головке и существо настолько хрупкое и эфемерное, что оно, казалось, принадлежало иному миру.
Шурша на ходу белоснежной накрахмаленной манишкой, вошел Рудольф Уоттермен, и все общество спустилось в столовую.
Усевшись за стол, Джон поднял глаза, обнаружил, что сидит как раз напротив Аллегры Керр и уже не сводил с нее взгляда. Он прекрасно понимал, что вежливость обязывает его ухаживать за хозяйкой дома, но не мог с собой ничего поделать и просто сидел и любовался девушкой напротив. Она и впрямь была необычайно хороша какой-то странной внутренней красотой. В ее глазах словно мерцало бледное, капризное и неверное пламя, похожее на блуждающие огни, заманивающие путника в трясину.
Наконец Мейзи отвернулась к отцу и принялась рассказывать ему о приятеле, которого она в тот день встретила и о рассказанных им новостях. И тут, когда Джон получил наконец долгожданную возможность поговорить с Аллегрой, у него словно отнялся язык. Перехватив его умоляющий взгляд, девушка улыбнулась.
— О погоде, — подсказала она. — Еще можно обсудить последнюю театральную премьеру или заняться подбором общих интересов. Последнее беспроигрышный вариант.
Джон рассмеялся.
— Не потому ли, что в крайнем случае всегда можно сойтись на том, что мы оба обожаем собак и не любим кошек?
— Разумеется, — серьезно ответила Аллегра.
— Я слышал, что очень удобная тема для разговора — катехизис.[1]
— О да! Но, к сожалению, я в нем не сильна.
— Я тоже, — признался Джон.
— Лучше вам его подучить. Чтобы нарушать правила, нужно, как минимум, их знать.
— Ну что же, — улыбнулся Джон. — Давайте нарушать.
Боюсь только, как бы хозяева не приняли нас за сумасшедших.
Пальцы Аллегры, тянувшиеся в этот момент к бокалу, слепо ткнулись в хрусталь, и бокал, прокатившись по столу, со звоном разбился об пол. Мейзи с отцом как по команде повернули головы.
— Простите, мистер Уоттермен, я такая неловкая — Ну что вы, Аллегра, сущие пустяки, — замахал тот руками.
Джон наклонился к ней через стол.
— Плохая примета, — шепнул он. — Вы верите в приметы?
— Нет. Знаете, как говорится: «Хуже уже не будет».
Она снова повернулась к Уоттермену, и Джону ничего не оставалось, как завести разговор с Мейзи. Стараясь не упустить нить беседы, он пытался вспомнить, где он слышал эти слова раньше. Наконец его осенило. Ну конечно же: ответ Сигрдривы в Вальхаме, когда Сигурд предложил ей расстаться.[2]
«Неужели она имела в виду?» — подумал он, но тут Мейзи спросила его о каком-то новом спектакле, разговор плавно перешел на музыку, и Джон признался, что обожает ее.
— После обеда попросим Аллегру сыграть нам Встав из-за стола, все отправились в гостиную — обычай, по мнению Уоттермена, предпочитавшего выпить вина и выкурить сигару, совершенно варварский.
На этот раз, впрочем, он нашел его даже полезным, поскольку абсолютно не представлял себе, о чем бы он стал говорить с юным Сигрейвом. Как выяснилось, юноша даже в бридж играть не умел. Поэтому игра Аллегры пришлась как нельзя более кстати.
«А все Мейзи, — вздыхал про себя Уоттермен. — Ох уж эти девичьи капризы! Стоит повстречать симпатичного парня, и начинается!»
Аллегра играла прекрасно, насколько это возможно для любителя. Она исполнила кое-что из современного, немного Дебюсси, Штрауса, Скрябина и, наконец, перешла к «Патетической» Бетховена. Музыка, исполненная безграничного величия и печали, разлилась по комнате, как могучая яростная лавина, и вдруг Аллегра сбилась. Ее пальцы соскользнули с клавиатуры, и она, повернувшись к Мейзи, натянуто рассмеялась:
— Видишь? Опять не дают.
И, не дожидаясь ответа, заиграла снова. На этот раз — странную причудливую мелодию, легкую и верткую, как полет птицы. Она кружилась и парила по комнате, пока, достигнув вершины, не рассыпалась вдруг на отдельные звуки и не исчезла. Ничего похожего Сигрейв никогда раньше не слышал. Аллегра рассмеялась и встала из-за рояля. Несмотря на улыбку, она выглядела испуганной и несчастной. Джон услышал, как Мейзи тихо сказала ей:
— Ну зачем? Ты ведь сама знаешь, что не надо было.
— А что вы играли? — с интересом спросил Джон.
— Так, — неохотно ответила Аллегра. — Кое-что собственного сочинения.
2
Здесь дается ссылка на диалог Сигрдривы (Бруигильды) и Снгурда (Зигфрида) из «Саги о Вельсунгах».