Кристи Агата
Дом грез
Это история Джона Сигрейва — история безответной любви, напрасных надежд и бессмысленной жизни. Возможно, впрочем, что не такой уж бессмысленной, поскольку все, что он не сумел получить от жизни, в конце концов ему дала смерть.
Род Сигрейвов — крупных землевладельцев во времена королевы Елизаветы — обеднел к концу прошлого века настолько, что, продав последний клочок земли, вынужден был отрядить одного из своих отпрысков на обучение презренному искусству делать деньги. По иронии судьбы эта участь выпала на долю человека, готового к ней меньше всех.
На алтарь финансов был принесен Джон Сигрейв, пухлыми чувственными губами и огромными чуть удивленными темно-синими глазами удивительно напоминавший сказочных эльфов, живущих в дремучих лесах. Как и настоящим эльфам, все, что ему было нужно, — это запах земли, бескрайнее небо над головой и вкус морской соли на губах. И все это у него отняли.
В восемнадцать он поступил на службу в солидный торговый дом простым клерком. Семь лет спустя он работал там же и в том же качестве. Как выяснилось, у него начисто отсутствовало честолюбие. Он был исполнителен, трудолюбив, пунктуален, он не чурался ни тяжелой, ни грязной работы, но не продвигался по служебной лестнице ни на шаг.
Впрочем, ничего удивительного в этом не было, поскольку даже он сам не знал бы, что ответить, спроси кто-нибудь у него, кем бы он мог или хотел стать. Он лишь смутно догадывался, что способен на многое, и чувствовал в себе некую странную силу и необыкновенные задатки. К чему — не знал ни он, ни его коллеги. На работе его любили за неизменные дружелюбие и простоту, даже не подозревая, что это лишь способ отгородить свой внутренний мир от назойливых чужих взглядов.
Однажды ему приснился сон — настоящий сон, а не те навязчивые детские фантазии, от которых невозможно избавиться годами. Он увидел его в одну из летних ночей — уже под утро — и, проснувшись в совершенном смятении, сел в кровати, пытаясь удержать увиденное в памяти и не дать ему ускользнуть по обыкновению всех снов.
Почему-то это казалось ему очень важным — не дать этому сну уйти. Он должен был запомнить, что видел во сне этот Дом! Он был уверен, что это тот самый Дом, который он хорошо знал и уже не раз видел раньше, вот только он не был уверен, во сне или наяву.
В комнату, наполненную звенящей тишиной, начинал понемногу просачиваться серый утренний свет. Было половина пятого утра — у Лондона оставались считанные часы, чтобы отдохнуть перед бурным днем, а Джон Сигрейв лежал в своей кровати с открытыми глазами, не в силах уснуть. Он был по-настоящему счастлив, что успел ухватить и запомнить свой сон, ведь сны так капризны и мимолетны и так ловко выскальзывают из медлительных пальцев только что проснувшегося сознания! А вот ему удалось схватить свой сон и сохранить его.
Сон и впрямь был изумительным по своей красоте.
Там был Дом, и странно, Джон ведь прекрасно знал, что в этом сне было много чего еще, но помнил он только Дом.
И, чем больше Джон приглядывался к нему, тем отчетливее понимал, что никак не может его знать. Да что там, он и мечтать о таком не мог.
Дом был ослепительно белый, он стоял на холме, окруженном могучими деревьями, а вдали синели холмы, но пейзаж не имел никакого отношения к красоте Дома, в этом были и странность и смысл всего сна. Дом был красив сам по себе. Необычайно красив. Настолько, что пульс Джона учащался, стоило ему представить себе этот Дом, Он, правда, немного жалел, что не успел заглянуть внутрь, где несомненно, было еще красивее, но в конце концов утешал он себя — он и так увидел немало.
Постепенно, по мере того как из сумрака его спальни проявлялись истинные очертания наполнявших ее предметов стало рассеиваться и очарование сна. Джон уже не мог с уверенностью сказать, так ли уж он был прекрасен.
Может, воображение просто посмеялось над его жадной памятью? В конце концов, что он такого увидел? Какой-то белый дом на холме. Довольно, конечно, большой, со множеством темных окон (почему-то он был уверен, что дом обитаем, — просто, когда он его увидел, было слишком рано и никто еще не проснулся). И чего, в самом деле, он так разволновался? Он даже посмеялся над своей впечатлительностью, вспомнил, что приглашен на обед к мистеру Уоттермену, и выкинул сон из головы.
Мейзи, единственная дочь Рудольфа Уоттермена, привыкла всегда получать то, что ей нравится. И вот однажды, заглянув в кабинет к отцу, она решила, что ей нравится Джон Сигрейв, который оказался там только потому, что его попросили занести начальнику кое-какие письма.