Когда молодой клерк ушел, она принялась расспрашивать о нем у отца.
— Один из сыновей сэра Эдварда Сигрейва, — небрежно ответил тот. — Род древний, но вконец обедневший.
Хороший парень, хотя звезд с неба не хватает. Да и честолюбия никакого.
Но честолюбие, в отличие от отца, волновало Мейзи меньше всего, и через пару недель она упросила его пригласить Джона на семейный обед: только отец, она сама и гостившая у нее подруга.
Та не преминула заметить:
— Похоже, Мейзи, ты уже все решила? Папочке только и остается, что завернуть этого твоего Джона в подарочную упаковку, оплатить и преподнести любимой дочке на блюдечке.
— Аллегра! — вскипела Мейзи. — Это уже чересчур!
Аллегра Керр только рассмеялась.
— Не отпирайся, Мейзи. Ведь так оно все и есть. Если тебе понравится, например, шляпка, ты не успокоишься, пока ее не получишь. Ну, а если тебе понравится, например, клерк…
— Не говори ерунды! Мы с ним едва знакомы.
— И тем не менее. Чем он тебя так зацепил, Мейзи?
— Сама не знаю, — медленно проговорила та. — Он какой-то другой, понимаешь? Не такой, как все.
— Другой?
— Да. Не могу объяснить. Нет, я знаю, он симпатичный, но дело не в этом. В нем есть что-то необычное,
Знаешь, он как будто не видит людей. Правда. Я даже сомневаюсь, заметил ли он меня тогда в офисе отца.
— Ну, это старый трюк, — рассмеялась Аллегра. — Сообразительный юноша.
— Аллегра! Ты просто завидуешь.
— Ну-ну, дорогая. Все будет хорошо. Разумеется, папочка сделает своей маленькой Мейзи такой подарок.
— Как раз это мне меньше всего нужно.
— Ах, вон оно что. Хочешь, чтобы все было по-честному?
— А почему бы и нет? Разве меня нельзя полюбить по-настоящему?
— Конечно, можно, дорогая. Думаю, в конце концов так и произойдет.
Аллегра с улыбкой оглядела подругу: миниатюрная и женственная. Темные блестящие глаза, чувственный рот.
Подбородок, пожалуй, немного тяжеловат, зато отличные зубы и прекрасная кожа. Модная короткая стрижка, отличная косметика и со вкусом подобранная одежда.
— Да, — заключила Аллегра. — Он просто обязан в тебя влюбиться. Ты изумительно выглядишь, Мейзи.
Ее подруга вздохнула.
— Правда-правда, — добавила Аллегра. — Но, допустим — чего не бывает, — он все же этого не сделает. Не влюбится. Или, скажем, будет испытывать к тебе нежные, но исключительно дружеские чувства. Что тогда?
— Во-первых, может, при ближайшем рассмотрении он мне еще и не понравится.
— Не исключено. Ну, а если?..
Мейзи пожала плечами:
— Думаю, у меня хватит гордости.
— Гордость хороша, чтобы скрывать чувства, а не бороться с ними, перебила ее Аллегра.
— Ну… — Мейзи чуть покраснела. — Если начистоту…
Не думаю, что он откажется от такой партии. Положение в обществе, деньги и все такое.
— Ну да, — кивнула Аллегра. — Прямая дорожка в партнеры твоего отца. Все-таки, Мейзи, ты молодец. Можешь собой гордиться. Не каждая так сумеет.
Теперь Мейзи покраснела по-настоящему.
— Какая ты злая, Аллегра!
— Зато представь, как тебе было бы без меня скучно.
Вот поэтому ты меня и терпишь. Между прочим, я всегда задавалась вопросом: почему это придворным шутам всегда все прощалось? А сейчас, похоже, могу выяснить это на собственном опыте. И не говори, что это не так. У меня ведь все как в плохом любовном романе. Есть происхождение, гордости тоже хоть отбавляй, а вот с деньгами и образованием прямо беда. «Что делать?» — спросила бедняжка.
«Бог подаст», — был ответ. В таком положении особо щепетильничать не приходится. Делаешь, что скажут. Тем более что содержать бедную родственницу готовы обычно те, кто не может себе позволить держать слуг. Ну, соответственно и обращаются с ней, как с рабом на галере. Так что уж лучше я побуду шутом. По крайней мере, можно безнаказанно дерзить, острить и даже хамить (не слишком, конечно, потому что место потерять тоже не хочется). Постепенно становишься знатоком человеческой природы. Тебе, например, известно, что люди обожают выслушивать о себе гадости? Потому и валят толпами к проповедникам, чтобы те разделали их под орех. По той же самой причине и у меня никогда не будет недостатка в приглашениях. Самое приятное, что я могу пользоваться чужим гостеприимством, не чувствуя себя при этом ничем обязанной.
— Это не про тебя, Аллегра. Ты сама не знаешь, что говоришь.
— Ошибаешься, дорогая. Когда я говорю, то обдумываю каждое свое слово. И откровения мои тоже всегда очень хорошо продуманы. Когда знаешь, что до самой старости будешь зависеть от других людей, приходится быть осторожной.