— Сухим? Это как?
— Сначала присыплем волосы тальком, смажем косметическим маслом, а потом расчешем, — пояснила миссис Бейкер. — Мы проделывали это дважды в неделю, пока вы были в коме.
Сюзанна притронулась к своим волосам.
— Это поможет?
— В какой-то степени.
— О'кей, я согласна.
Миссис Бейкер принесла флакон с тальком и щетку.
— У меня в машине оставался кое-какой багаж, — поинтересовалась Сюзанна. — Что-нибудь уцелело из него?
— Конечно. Все, что осталось, лежит у нас в кладовой.
— Может быть, там найдется и моя косметичка?
Миссис Бейкер улыбнулась.
— Не правда ли, он чертовски хорош собой. И такой добрый. — Она подмигнула и добавила: — Кстати, он еще не женат.
Сюзанна вспыхнула.
— Я не понимаю, что вы хотите сказать.
Миссис Бейкер ласково засмеялась и погладила Сюзанну по руке.
— Не смущайся, детка. Я не знаю ни одной пациентки доктора Макги, которая не старалась бы выглядеть перед ним как можно лучше. Если речь идет о молоденькой девушке, то она использует сразу весь запас своей косметики, когда он должен пройти с обходом. У женщин постарше при знакомстве с ним сразу появляется характерный блеск в глазах. Даже седовласые почтенные леди, согнутые пополам своим артритом, лет на двадцать старше меня, — и те чистят себе перышки, лишь бы выглядеть перед ним получше. А так как красота дает женщине чувство уверенности в себе, то эти попытки понравиться можно воспринимать как своего рода терапию.
Ближе к полудню доктор Макги вернулся к ней в палату. Перед собой он катил две тележки.
— Я подумал, почему бы нам не обсудить проблемы вашей памяти за обедом?
— Разве врачи могут обедать вместе с пациентами?
— Мы здесь у себя стараемся не соблюдать формальностей, характерных для больниц в больших городах.
— А кто платит за обед?
— Конечно, вы. Не могу же я не соблюдать формальности до такой степени?
Сюзанна улыбнулась.
— Что же у нас на обед?
— Для меня — сандвич с цыпленком и с салатом, а также яблочный пирог, а для вас — хлеб без масла, тапиока...
— Мне кажется, для меня выбор блюд не очень-то меняется.
— Ну что вы, на этот раз мы можем вам предложить кое-что поэкзотичней, чем вишневое желе, — торжественно провозгласил Макги. — Пожалуйста — лимонное желе!
— О, боюсь, мое сердце не выдержит такой неожиданности.
— А также небольшое блюдо с консервированными персиками. Настоящий праздник для гурмана. — Он подвинул столик с подносом поближе к кровати, принес стул и привел изголовье кровати в вертикальное положение, так что теперь у них появилась возможность нормально поболтать за обедом.
Макги переставил поднос с едой для Сюзанны на столик, приподнял пластиковую крышку и, подмигнув ей, сказал:
— Выглядите вы просто отлично — сама свежесть.
— Что вы! Я выгляжу сейчас страшнее смерти.
— Вот и ошибаетесь.
— Нет, к сожалению.
— Это ваша тапиока выглядит не очень аппетитно в вареном виде, а вы выглядите бодрой и свежей. И запомните: я — доктор, а вы — пациент, а пациент не должен никогда, вы слышите — никогда возражать своему доктору. Разве вы не знакомы с медицинским этикетом? Если я говорю вам, что вы выглядите бодрой и свежей, значит, так оно и есть на самом деле.
Сюзанна засмеялась и включилась в игру.
— Боже! Как я могла оказаться такой непонятливой?
— Вот и славно. Значит, вы выглядите бодрой и свежей, Сюзанна.
— Спасибо на добром слове, доктор Макги.
— Вот так уже лучше.
Сюзанна до прихода доктора успела не только «сухим» способом вымыть голову, но и немного подкрасить лицо и подвести помадой губы. Благодаря нескольким каплям «Мурина» из глаз исчезла краснота, оставив лишь легкий налет желтизны на белках. Она также переоделась, сменив больничную рубашку на голубую шелковую пижаму, нашедшуюся у нее в багаже. Она знала, что выглядит не так хорошо, как в лучшие ее дни, но, по крайней мере, кое-что удалось поправить, а это придавало ей ни с чем не сравнимое чувство уверенности в себе. Все происходило так, как и предсказывала любезная миссис Бейкер.
За обедом они поговорили о «белых пятнах» в памяти Сюзанны, стараясь уменьшить их количество и размеры. К счастью, проснувшись сегодня утром, она сама смогла безо всяких усилий вспомнить многое из того, что вчера казалось намертво забытым.
Она вспомнила, что родилась и выросла в пригороде Филадельфии, в очень милом белом доме из двух этажей на одной из самых обычных улиц. Зеленые лужайки перед домами. Изогнутые террасы. Веселые вечеринки 4 июля.
Рождественские песнопения. Соседей звали Оззи и Харриет.
— Мне кажется, что у вас было счастливое детство, — предположил Макги.
Сюзанна взяла себе еще немного лимонного желе и проговорила:
— Для счастливого детства действительно было все необходимое, но, к несчастью, все обернулось не так, как хотелось бы. Я была очень одиноким ребенком.
— Когда вы попади к нам, — сказал Макги, — мы пытались связаться с кем-нибудь из вашей семьи, но не смогли никого найти.
Сюзанна стала рассказывать ему о своих родителях, отчасти потому, что хотела проверить свою память, отчасти потому, что Макги оказался благодарным слушателем. Кроме того, она сама испытывала потребность высказаться после двадцати двух дней молчания и беспросветного мрака. Ее мать, Регина, погибла в дорожной катастрофе, когда Сюзанне было всего семь лет. У шофера огромной цистерны случился инфаркт, когда он находился за рулем, и его машина вылетела на перекресток при красном свете светофора. «Шевроле» Регины в это время как раз был на середине перекрестка. Сюзанна смутно помнила свою мать, но, конечно, не из-за своего нынешнего сотрясения мозга. Она прожила рядом с ней всего семь лет, а после катастрофы миновало целых двадцать пять, и образ матери стерся из ее памяти так же, как выцветает на ярком солнце старая фотография. Отца она помнила гораздо лучше. Фрэнк Тортон был высоким, солидным мужчиной, владельцем в меру процветающего магазина по торговле готовой мужской одеждой. Сюзанна по-настоящему любила своего отца. Она также знала, что и он любит ее, хотя он в этом никогда не признавался вслух. Он был всегда уравновешенным, говорил тихо, был довольно скромен и вполне доволен своим существованием. Самыми счастливыми часами в жизни для него были те, когда он мог уединиться у себя с хорошей книжкой и своей неизменной трубкой. Наверное, если бы у него был сын, а не дочь, он был бы с ним более открыт. Он всегда лучше ладил с мужчинами, чем с женщинами, и воспитание дочери стало для него, несомненно, нелегким испытанием. Он умер от рака через десять лет после гибели Регины, через год после того, как Сюзанна закончила школу. Так что поступать в университет и вступать во взрослую жизнь ей пришлось, как никогда, одинокой.
Доктор Макги покончил со своим сандвичем и с курицей, вытер рот салфеткой и поинтересовался:
— Разве у вас не было других родственников?
— Один дядя и одна тетя. Но и тот, и другая всегда были чужими для меня. Я не застала ни дедушек, ни бабушек. Но знаете, одинокое детство — не такая уж плохая вещь. Благодаря ему я научилась всегда быть самостоятельной, и это мне очень помогло в жизни.
Макги принялся за яблочный пирог, а Сюзанна наслаждалась консервированными персиками, и они говорили теперь о ее студенческих годах. Сначала она училась в колледже Брайерстеда в Пенсильвании, затем переехала в Калифорнию и получила звания магистра и доктора наук в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса. Эти годы она помнила с необычайной ясностью, хотя с удовольствием изгнала бы из памяти некоторые воспоминания, связанные со вторым годом ее обучения в Брайерстеде.
— Что-то неладно? — спросил Макги, положив на тарелку недоеденный кусок пирога.
Сюзанна удивленно заморгала.
— Да вроде ничего.
— У вас на лице появилось какое-то выражение... — Он нахмурился. — Вот сейчас, минуту назад, вы выглядели так, словно увидели перед собой привидение.
— Да, это недалеко от истины. — Внезапно у нее пропал всякий аппетит. Она положила ложку на столик и отодвинула от себя поднос.