— Оставьте мне одну уздечку, я поймаю мать, — сказала Ребекка. — Не надо ей ходить за жеребенком. Она совсем обессилела.
— Спасибо. — Фрэнк протянул Ребекке уздечку и повод, запрыгнул в машину и понесся к конюшне. Мальчики и Венди сидели на паре больших валунов у самого забора.
Ребекка, держа уздечку и веревку за спиной, приближалась к черной кобыле, отодвигая прочь пони, загораживавших дорогу.
— Тпру, мама, — сказала Ребекка напевно. Она почмокала губами, отгоняя остальных пони. — Ш-ш-ш, мамуля, ш-ш-ш.
Оказавшись почти вплотную к истощенной кобыле, Ребекка набросила ей на шею повод. Кобыла покорно опустила голову, позволив надеть уздечку.
— Осторожно, Ребекка, ваши туфельки! Вот бедняжка, — сказала Венди. — Я и не представляла, что лошади могут быть так… жестоки.
Ребекка гладила шею кобылы и пробегала рукой по спине, ласково гладя места вокруг укусов. Голова лошади свесилась почти до земли. У нее между задних ног еще свешивались остатки последа.
— Тише, мамуля, — повторяла Ребекка. — Тише.
Вернулся Фрэнк; он сумел отманить серую от жеребенка ведром зерна и поймать ее, но к этому моменту черная — настоящая мать — легла. Родовая травма, а потом борьба оказались непосильной ношей. Голова черной лежала на земле. Глаза потускнели.
— Фрэнк! — крикнула Ребекка. Она пыталась заставить кобылу встать на ноги, причмокивая и тыкая мыском маленькой туфельки в лошадиный круп.
Черт, Хильди, подержишь? — спросил Фрэнк, кивком указывая на уже взнузданную серую, которая щипала траву как ни в чем не бывало. — Она может сорваться, когда мы отведем жеребенка к маме. Если дернется, врежь ей как следует поводом. Как следует!
Я взяла повод из рук Фрэнка и смотрела, как он помчался к черной, лежащей всего в десяти футах от своего жеребенка.
Фрэнк ткнул кобылу в бок сапогом.
— Но! Но! Поднимайся, тупая корова.
— Погодите, — сказала Ребекка и зашагала к жеребенку, который тоже улегся, обессиленный, всего в нескольких футах. Ребекка провела своими маленькими ладонями по всему жеребенку — под хвостом и между ног, где он был совсем еще сырой, и по кровавой пуповине, которая лежала рядом на мокрой траве, как бледная, блестящая змея. Потом зашагала к кобыле и сунула руки ей под нос — на долю секунды, клянусь, — и колдовство подействовало.
Жизнь, дитя, кровь, дитя, похоть, дитя — кобыла разом втянула все это ноздрями, потом вдохнула еще. Потом открыла глаза. Что-то припомнила. Ребекка снова ткнула руками в морду — и глаза пони широко распахнулись в тревоге.
Дитя.
Через несколько мгновений она была уже на ногах. Фрэнк подвел ее к жеребенку, и началось диснеевское кино. Кобыла пихнула слабого жеребенка, и он снова поднялся, выпрямив сначала тонюсенькие передние ножки, а потом — ужасно изогнутые задние. И вскоре крутил мордой в поисках маминого вымени; Ребекка помогла ему, направив бархатный нос под живот кобылы.
— Где тут вода?
Фрэнк проворчал что-то, взял ведро, в котором привез зерно, и пошел к длинной лохани на краю поля. Наполнив ведро, отнес его к кобыле, которая начала пить долгими, сосущими глотками. Фрэнк оказался прав. Серая действительно попыталась вырваться, увидев жеребенка с его матерью, но я рявкнула на нее, поднесла повод к боку, и серая угомонилась.
Мы оставили кобылу с жеребенком отдыхать в траве под тенистым деревом. Непослушную серую Фрэнк повел в конюшню, и мы двинулись за ним; мальчишки бежали впереди. Кобыла один раз взбрыкнула, когда мы оказались вне поля зрения табуна и украденного ребенка, но Фрэнк удержал ее и хлестнул по крупу поводом.
— Шевели задницей, Бетти, — прорычал он, и кобыла зашла в ворота.
— Ее зовут Бетти? — изумилась я.
— Я ее так зову. Ей придумали какое-то другое идиотское имя, — сказал Фрэнк. Теперь мы были по другую сторону забора, и кобыла присмирела. Ночные забавы и ее утомили; мы вошли в конюшню, и Бетти спокойно шла рядом. Внезапно она остановилась, задрала голову и длинно заржала. Ответом было молчание.
— Бедная Бетти, — сказала Ребекка. Я обернулась и увидела, как она вытирает слезы. Заметив мой взгляд, она смущенно засмеялась.
— Мне больше жаль ее жертву, — рассмеялась я. — Бедную кобылу, у которой украли дитя.
Фрэнк отвел кобылу в стойло в самом конце прохода, и Ребекка сердито прошептала мне:
— Жестоко было оставить непокрытую кобылу с жеребыми. Ужасно.
В конце концов Макаллистеры купили дом Барлоу. Лейтоны распродали всех пони, кроме Бетти. Ребекке стоило только попросить включить ее в сделку, но, думаю, она заплатила за эту несносную кобылу отдельно.