— Ребекка, — сказала я. — Вы не должны так трястись над ним, это ни к чему.
Бутылка стояла на столе между нами — по моим прикидкам, осталось как раз на полтора бокала. Я не потянусь. Не доставлю Ребекке такого удовольствия.
— Дело не только во мне, Хильди. Питер постоянно думает обо мне, о нас. Вы не представляете, как он одинок. Вы не представляете, как мы оба одиноки, когда врозь.
Тогда я плеснула оставшееся вино в свой бокал; Ребекка снова рассердила меня. У Ребекки дома дети. У нее муж и любовник. У Питера такой же расклад. А я живу одна. Мои дети выросли, у меня нет любовника бог знает сколько лет, а они одиноки, и я должна их пожалеть.
— Вы представить не можете такого одиночества, — вздохнула Ребекка.
— Да ну? — спросила я.
На следующее утро грохочущий будильник разбудил меня в половине пятого. Я сварила кофе и надела на себя теплое белье, толстые штаны от тренировочного костюма, водолазку и толстый шерстяной свитер. Кофе я перелила в большой термос и прихватила коробку черничных кексов, которую купила накануне в пекарне Сью Долибер. Я перерывала шкаф в поисках теплых перчаток, когда на улице загудел автомобиль Фрэнки. Он предупредил, что заедет за мной в пять. Я нашла перчатки, натянула старые ботинки на толстые носки и вышла в угольно-черное утро.
Фрэнк открыл пассажирскую дверцу, и я протянула ему термос и кексы, потом забралась в кабину.
— Хильди, где твоя шапка? — спросил Фрэнк. — Сегодня подмораживает.
— Мне не нужно, — ответила я. Почему-то шапки мне не идут. У меня довольно длинный нос, а от головных уборов он кажется еще длиннее.
— У Мэнни целый ящик шапок, перчаток и прочего на лодке. И на плохую погоду найдется. Там ведь сыро.
— Фрэнки! — воскликнула я, пытаясь сообразить, куда поставить ноги. Пол кабины скрылся под мусором — банки из-под газировки, обертки, старые газеты, дверные ручки, сиденье от велосипеда, два буйка, ящик с инструментами и окаменелый недоеденный бублик. Я подняла лежавшую рядом с моим ботинком старую ржавую подкову. — Что это за дерьмо?
Фрэнки засмеялся и покачал головой.
— Да, ее точно нужно хорошенько почистить.
— Но как старая подкова попала в машину?
— Она приносит удачу. Нашел на стройплощадке. Подумал, оставлю на счастье.
— Мне казалось, что полагается вешать их вот так, — сказала я, взяв подкову в руки рогами вверх. Иначе все счастье утечет.
— Ну да, просто мне все некогда ее повесить, улыбнулся Фрэнки.
Я прислонила подкову к ветровому стеклу.
— Уж не знаю, какое тебе будет счастье, если я вдруг дам по тормозам и эта хрень отлетит и выбьет тебе все зубы, Хильди.
Я засмеялась и бросила подкову на пол.
— Я принесла кофе и кексы.
— Здорово. Мы обычно завтракаем в «Плавнике», но до тех пор, пока не вернемся, приходится голодать.
Мы ехали по темному, спящему Вендоверу; на дороге больше не было ни одной машины. На вендовер-ской пристани местные ловцы омаров парковали грузовики и мрачно приветствовали друг друга, выдувая клубы пара. Отчаянные парни — большинство ловцов вытаскивают лодки на берег в ноябре. Мы остановились прямо у ржавого голубого пикапа Мэнни. Ночь таяла в холодном серебристом рассвете, из мрака стали проступать старые сараи вокруг причала. Я натянула воротник водолазки по самый подбородок, Фрэнки достал из кузова какие-то причиндалы, и мы пошли к причалу.
Был отлив, пандус от стоянки к причалам оказался крутым; Фрэнк легко шагал с тяжелой бухтой каната и нес мою сумку с термосом и кексами, а мне приходилось цепляться за веревочные перила и спускаться со всей осторожностью. А когда-то мы с Линдси пролетали по пандусу босиком.
Наступал тот момент рассвета на берегу, когда небо и море приобретают один и тот же оттенок серого и горизонт пропадает. Была видна только одна лодка — она словно плыла по воздуху, — и на ней Мэнни в ярко-желтой куртке. Мэнни носил желтый комбинезон — форму омароловов — даже жарким летом.
Мэнни здоровый. Ростом примерно шесть с половиной футов, он довольно крепок, и рыжие кудри все еще топорщатся из-под шляп, с которыми он не расстается. Подозреваю, что Мэнни лысеет, поскольку не видела его без шляпы добрых лет двадцать. Летом он носит грязную водительскую бейсболку; зимой — вязаную рыбацкую шапочку.
— Есть что-нибудь надеть для Хильди? Она ничего не привезла, — сказал Фрэнк, поднявшись на борт и подавая мне руку. Я взяла его руку и попыталась легко запрыгпуть на борт, чтобы он почувствовал, что я все та же легкая малышка, что и прежде. И чуть не повалила Фрэнка. Он засмеялся и удержал меня. Я сделала вид, что ничего особого не произошло. Прошла на корму, изучая лодку Мэнни. Ее звали «Мёрси».