Я вошла, но от смущения не могла поднять глаз. С большим трудом я заставила себя сказать:
— Обед сегодня немного запаздывает.
Шондип-бабу весьма непринужденно подошел и уселся рядом со мной.
— Обедать мне приходится ежедневно, — начал он, — только обычно Аннапурна предпочитает не показываться при этом. Но раз уж богиня решила явиться моему взору, обед может и подождать.
И сейчас, как вчера, выступая перед большим собранием, он говорил свободно и убедительно. Сомнения и колебания, казалось, были незнакомы ему — он привык быть хозяином положения. Его, очевидно, не смущала мысль, что о нем могут подумать. Непринужденность его поведения казалась настолько естественной, что тот, кто вздумал бы упрекнуть его за это, попал бы сам в неловкое положение.
Я очень волновалась, как бы Шондип-бабу не принял меня за старомодную, наивную и застенчивую женщину, но блеснуть остроумием, поразить и пленить собеседника метким ответом было выше моих сил. «Что со мной? — с досадой думала я, — какой невероятно глупой должна я ему казаться!»
Кое-как дождавшись конца обеда, я поспешно поднялась, но он все так же непринужденно подошел к двери и, преградив мне путь, сказал:
— Вы не должны считать меня чревоугодником; я остался совсем не ради обеда, а ради вас. С вашей стороны будет нечестно покинуть нас так быстро.
Эти слова могли бы показаться неуместными, не скажи он их так просто и свободно; ведь как-никак они с мужем были большими друзьями, я могла относиться к нему почти как к брату! Я стояла в замешательстве, не зная, как выбраться из паутины слишком дружеской настойчивости Шондипа-бабу, но тут на помощь мне пришел муж.
— И правда, — обратился он ко мне, — почему бы тебе не вернуться после того, как ты пообедаешь сама?
Шондип-бабу потребовал от меня слова, что я вернусь и не обману его. Слегка улыбнувшись, я пообещала сейчас же вернуться.
— Мне хочется объяснить вам, почему я так недоверчив, — сказал он, — вот уже девять лет, как Никхилеш женат, и все эти годы вы избегали меня. Если вы сейчас опять исчезнете на девять лет, мы уже никогда не увидимся.
— Почему же мы не увидимся? — в тон ему спросила я.
— По гороскопу мне суждено умереть рано. Никто из моих предков не прожил более тридцати лет. А мне уже исполнилось двадцать семь.
Он знал, чем взять меня. В моем тихом голосе зазвучали искренние нотки участия.
— Молитвы всей страны оградят вас от дурного влияния звезд, — сказала я.
— Я должен услышать эту молитву из уст богини своей страны, поэтому я так хочу, чтобы вы вернулись. Пусть заклинание, которому суждено избавить меня от грозящих невзгод, начнет действовать сегодня же.
Хотя речной поток и мутен, но он быстро прокладывает себе путь. Шондип-бабу действовал так стремительно, что я невольно позволила ему говорить то, чего никогда не стала бы слушать ни от кого другого.
— Итак, я оставляю вашего мужа заложником, — сказал он, улыбаясь. — Если вы не придете, свободы лишится он.
Я направилась к двери, но Шондип-бабу снова обратился ко мне:
— У меня есть небольшая просьба.
Я с удивлением остановилась.
— Не пугайтесь, это всего лишь стакан воды. Я обычно пью не за едой, а немного погодя.
Волей-неволей мне пришлось заинтересоваться причиной и попросить объяснить, в чем дело. Он рассказал мне историю своего тяжелого желудочного заболевания, длившегося почти семь месяцев. Безуспешно испытав на себе все лекарства гомеопатов и аллопатов, он обратился к помощи кобираджей[13], лечение которых дало поразительные результаты. Заканчивая свой рассказ, он с улыбкой заметил:
— Даже болезни, которые послал мне всевышний, оказалось возможным лечить лишь одним лекарством — пилюлями «свадеши».
Но тут в разговор вмешался молчавший до этого муж:
— Однако склянки с английскими лекарствами но оставляют, по-видимому, тебя ни на одну секунду: в твоей гостиной три полки заставлены...
— Ты знаешь, что они мне напоминают, — перебил его Шондип-бабу. — Полицию, которая нам вовсе не нужна, но с присутствием которой мы вынуждены мириться, потому что она навязана нам современной системой управления. Приходится не только платить ей штраф, но и терпеть пинки.