За последнее время я стал замечать в Шондипе какую-то грубую алчность. Он слишком одержим плотскими страстями — это невольно ставит под сомнение искренность его религиозных взглядов и придаст оттенок деспотизма его служению родине. Он груб по натуре, но обладает острым умом и умело прикрывает пышными фразами свои эгоистические намерения. Он добивается исполнения всех своих желаний с той же настойчивостью, с какой мстит за каждую обиду.
Бимола не раз говорила мне прежде о его чрезмерной жадности к деньгам. Я и сам это чувствовал, но заставить себя торговаться с Шондипом не мог. Мне стыдно было даже подумать, что он пользуется мной в своих корыстных целях. Мои денежные поощрения выглядели отвратительно, и поэтому я никогда не спорил с ним. Любовь Шондипа к родине — одно из проявлений той же грубой жадности и эгоизма. Но объяснить все это Бимоле теперь было бы трудно, потому что в Шондипе она чтит героя. Я мог бы показаться ей пристрастным. В моих словах могла прозвучать ревность, я мог бы впасть в преувеличение. Может быть, с тех пор как жгучая боль терзает мое сердце, Шондип и правда представляется мне в искаженном свете? Все же, пожалуй, будет лучше, если я расскажу обо всем прямо — затаенные мысли тяготят душу.
Своего учителя Чондронатха-бабу я знаю почти тридцать лет. Его не страшат ни клевета, ни бедствие, ни смерть. В семье, где я родился и вырос, мне неоткуда было бы ждать спасения, если бы он не создал для меня особый мир, центром которого был он сам — безгранично спокойный, справедливый, одухотворенный, если бы он не научил меня выше всего на свете почитать истину.
В тот день он спросил меня, так ли уж необходимо Шондипу оставаться здесь еще дольше?
Учитель обладает удивительной способностью чувствовать приближение опасности. Его не так-то легко встревожить, но тут он увидел призрак надвигающейся беды. Увидел потому, что сильно любит меня. За чаем я спросил Шондипа:
— Когда ты собираешься в Рангпур? Я получил оттуда письмо. Друзья считают, что я поступаю эгоистично, задерживая тебя.
Бимола разливала чай. Она изменилась в лице и украдкой взглянула на Шондипа.
— Я пришел к заключению, что все эти наши переезды взад и вперед с целью пропаганды свадеши — просто непроизводительная трата сил. Мне кажется, что моя работа дала бы более ощутимые результаты, если бы я обосновался в одном месте и руководил всем оттуда. — Сказав это, Шондип вопросительно посмотрел на Бимолу. — Вы не согласны? — спросил он.
— Мне кажется, что руководить патриотическим движением из центра или разъезжать для этого но разным местам — одинаково хорошо, — ответила она, подумав. — Вопрос в том, какой способ вам больше по душе.
— В таком случае буду говорить откровенно, — сказал Шондип, — я долго был убежден, что переезды с места на место и пробуждение в массах энтузиазма — моя обязанность. Но затем я понял свою ошибку. Мне еще никогда не удавалось найти источник, из которого я мог бы безотказно черпать вдохновение, — вот почему я разъезжал все время, возбуждая энтузиазм в народе и в то же время заряжаясь энергией от него. Теперь же вы стали для меня Сарасвати. Мне еще никогда не приходилось встречать скрытого огня такой силы. А ведь я кичился своим могуществом! Какой позор! Во мне нет больше уверенности, что я могу стать вождем страны. Но я с гордостью заявляю, что с помощью огня, заимствованного у вас, я сумею воспламенить всю страну. Нет, нет, не смущайтесь. Вы должны быть выше сомнений, скромности, ложного стыда. Вы — Царица нашего улья, а мы, рабочие пчелы, сомкнемся вокруг вас. Вы будете нашей главой, нашим вдохновением. Вдали от вас нам не будет радости, не будет удачи. Примите без колебаний паше благоговение.
От стыда и гордости Бимола вся залилась краской, и ее рука, застывшая над пиалой, задрожала.
Как-то раз Чондронатх-бабу пришел ко мне и сказал:
— Мне не нравится твой вид, Никхил. Достаточно ли ты спишь? Ты бы поехал с Бимолой в Дарджилинг.
Вечером я предложил Бимоле отправиться в Дарджилинг. Я знал, что ей давно хотелось побывать там, полюбоваться вершинами Гималаев. Но Бимола отказалась. По всей вероятности, из долга перед родиной!
Я не хочу терять надежды, я буду ждать. Переход из маленького домашнего мирка в большой труден и чреват потрясениями. Жизнь Бимолы была ограничена четырьмя стенами нашего дома, она не покидала своего уютного гнездышка. Теперь она очутилась на свободе, и старые законы уже не могут удовлетворить ее. Я решил подождать, пока она не освоится со своей свободой и неведомым ей прежде миром. Если окажется, что в ее новом мире для меня не найдется места, я не стану препираться с судьбой, не стану спорить и тихо удалюсь. Сила? Насилие? Но к чему это? Ведь насилие несовместимо с истиной!