— В чем дело? О чем вы хотели поговорить со мной?
Шондип с притворным изумлением ответил:
— Но разве всегда надо говорить только о деле? Неужели дружба сама по себе ничего не стоит? Почему такое отношение к самому великому и прекрасному на земле? Можно ли, Царица Пчела, вышвыривать за дверь, как бездомную собаку, преданное сердце?
Все во мне затрепетало. Опасность нарастала, и отвратить ее было уже нельзя. Страх и безудержная радость боролись в моей душе. Вынесу ли я на своих плечах это бремя? Устою ли? Или буду повергнута в прах?
Руки и ноги у меня дрожали.
— Шондип-бабу, вы звали меня по какому-нибудь делу, связанному со свадеши? — сделав над собой усилие, повторила я. — Я бросила все домашние дела и пришла.
— Но ведь я как раз это и пытаюсь объяснить вам, — улыбнувшись, ответил он. — Я пришел сюда, чтобы совершить обряд поклонения, и вы знаете эго. Разве я не говорил вам, что вы олицетворяете в моих глазах Шакти нашей родины? Ведь родина — это отнюдь не географическое понятие. Кому придет в голову отдать жизнь за географическую карту? Только увидев вас, я понял, как прекрасна моя родина, как дорога она мне, сколько дает силы и энергии. Приняв благословение от вас, я буду знать, что это моя родина благословила меня на дальнейшую борьбу. Если мне суждено пасть пораженному смертоносной стрелой, то не на пыльную землю страны, очертания которой известны мне из атласа, мысленно опущусь я, а на любовно расстеленное сари. И знаете, на какое? На то самое, какое было на вас в тот день: сари цвета огненной земли, с алой, как кровь, каймой. Я никогда его не забуду. Такие воспоминания дают силу ярко жить и красиво умереть.
Глаза Шондипа горели. Я не могла попять, был ли то пламень страсти или пламень преклонения. Мне вспомнился тот день, когда я впервые его услышала. Тогда я недоумевала: что передо мной — огненная стихия или человек? С обыкновенными людьми мы держимся просто. Мы знаем много правил на этот счет. Но ведь огонь — это совсем другое. В одно мгновение он ослепляет вас, делая самое гибель прекрасной. Кажется, будто его истинное «я» долго таилось в груде ненужного сухого хвороста, но вдруг вырвалось на свободу и с дьявольским хохотом в мгновение ока поглотило все, что принадлежало жалкому скряге.
Продолжать разговор не было сил. Меня охватил страх: я боялась, что Шондип забудется и схватит меня за руку. Он трепетал, как колеблемый ветром язык пламени, а глаза его сыпали искры.
— Как можете вы отдавать предпочтение мелким домашним хлопотам? — воскликнул Шондип. — Вы — обладающая властью посылать нас на жизнь и на смерть! Неужели такая сила должна быть скрыта покровом онтохпура? Прочь ложный стыд! Умоляю вас, не слушайте людских толков. Забудьте все запреты и вырвитесь на свободу. Сегодня же!
В словах Шондипа-бабу искусно сочетались его вдохновенная любовь к родине и не менее пламенные чувства ко мне. Слушая его, я чувствовала, как закипает моя кровь, как рассыпаются в прах последние сомнения. Пока речь шла об искусстве, вишнуитской поэзии или проблемах пола, о реальном или нереальном, я все время испытывала желание спорить, говорить ему колкости. Но сегодня жар его слов снова воспламенил меня, и я забыла стыд. Я словно была богиней в расцвете своей красоты и женственности. О, почему не сияет яркий ореол над моей головой? Почему не срываются с моих уст пламенные призывы, которые, словно мантры, повторяла бы страна в час своего крещения огнем?
В этот момент в комнату с воплями и причитаниями вбежала моя служанка Кхема.
— Рассчитайте меня, и я уйду, — кричала она, — никогда так... — Рыданья заглушили ее слова.
— Что такое? В чем дело?
Оказалось, что Тхако, служанка меджо-рани, ни с того ни с сего начала ссориться с Кхемой и страшно изругала се. Все мои обещания разобраться позже в этой ссоре ни к чему не привели: Кхема никак не могла успокоиться.
Казалось, что на утреннюю мелодию светильника[23], звучащую в моей душе, вдруг опрокинули лоханку помоев. Будто вся тина стоячего пруда на женской половине дома вдруг всплыла на поверхность.
Чтобы скрыть все это от глаз Шондипа, я поспешно пошла к себе. Моя невестка продолжала сидеть на веранде, поглощенная приготовлением бетеля. На лице ее играла улыбка, и она тихонько напевала:
Ушла моя Радха, исчезла навеки...
Она делала вид, что понятия не имеет о происшедшем скандале.
— Почему твоя Тхако набросилась на Кхему? — обратилась я к ней.
Невестка удивленно подняла брови:
— Неужели правда? Вот негодная! Да я выгоню ее метлой из дому. Подумать только, так испортить тебе утренний прием! Но и Кхема, тоже хороша! Знает ведь, что ее госпожа разговаривает с посторонним человеком, — и на тебе, явилась туда! Нет у нее ни стыда, ни совести. Но ты, чхото-рани, не заботься о домашних делах, возвращайся в гостиную, а я постараюсь все уладить.