Один вопрос неотступно преследует меня: почему я допустил, чтобы моя жизнь так тесно переплелась с жизнью Бимолы? Я ведь не шкурка банана, которая несется по волнам и цепляется за каждый сучок.
Я уже говорил: если жизнь ограничивать только шаблоном идеи, то идея придет в столкновение с жизнью и человек окажется за ее пределами. То же произошло и со мной.
Я вовсе не ощущаю ложного стыда оттого, что Бимола стала предметом моего страстного желания. Не может быть никаких сомнений в том, что такое же чувство влечет и ее ко мне. Поэтому она моя по праву. До поры до времени плод висит на ветке. Но это не значит, что он должен вечно так висеть. Всю свою сладость, весь свой сок этот плод накопил для меня. Смысл его существования в том и состоит, чтобы отдать себя в мои руки. Это его естественное предназначение и истинная добродетель, и я сорву этот плод, чтобы не дать ему пропасть зря.
Меня раздражает, что я сам запутываюсь. Бимола в моей жизни какое-то наваждение. Я рожден для власти, для того, чтобы вести за собой народ, куда захочу. Чернь— мой боевой конь. Я оседлал его, в моих руках поводья. Я один знаю, куда будет направлен его бег. Тернии будут впиваться ему в ноги, грязь забивать копыта, но я не дам ему рассуждать и буду гнать его. Этот конь ждет меня у двери, он грызет удила и нетерпеливо бьет копытом. От его звучного ржания содрогается небо.
А я? О чем я думаю? Чего жду? Зачем день за днем упускаю блестящие возможности?
Прежде я воображал, что подобен урагану, что сломанные и оборванные мною цветы только устилают мой путь и не смеют задерживать моего движения вперед. Но теперь я — не ураган, я вьюсь вокруг цветка, подобно шмелю.
И я утверждаю: всяческие идеи, которыми любит украсить себя человек, это только внешний покров. Душа человека остается нетронутой. Если бы кто-нибудь мог проникнуть в мой внутренний мир и написать мою биографию, сразу стало бы ясно, что между мною и арендатором Иопчу, и даже Никхилом, разница небольшая.
Вчера вечером я перелистывал свой дневник. В ту пору, когда я писал его, я только что сдал экзамены на бакалавра юридических наук и мой мозг был забит философией. Но уже тогда я поклялся, что в моей жизни но будет места иллюзиям, созданным мною или кем-либо еще, что я буду строить жизнь на прочной основе реальности. Что же произошло на самом деле? Где она, эта прочная основа? Она больше похожа на сеть: нити тянутся непрерывно, но между ними слишком много ячеек. Что я только ни предпринимал, но справиться с ними не могу. Вот уже несколько дней я твердо шел вперед, как вдруг опять угодил в ячейку и безнадежно застрял в ней.
Дело в том, что я стал даже испытывать угрызения совести.
«Я хочу! Плод передо мной. Надо его сорвать». Все это звучит удивительно четко и ясно. Я всегда говорил: успех приходит лишь к тем, кто упорно и неотступно добивается его. Но бог Индра не пожелал сделать путь к успеху легким и послал нимфу раскаяния туманить пеленой слез глаза путников и стараться сбить их с дороги.
Я вижу, Бимола бьется, как попавшая в сети лань. Сколько тревоги, страха, страдания в ее огромных глазах. С какой силой она рвет путы, оставляя на своем теле глубокие раны. Истый охотник должен быть доволен таким зрелищем. Доволен и я, хоть мне и больно. И потому я медлю и, стоя у западни, никак не могу заставить себя затянуть петлю.
Были мгновения, когда я мог броситься к Бимоле, схватить ее за руку, прижать к своей груди... и она не сопротивлялась бы, не протестовала. Она сознавала, что решительный момент приближается и что, после того как неизбежное свершится, весь смысл жизни, все значение ее сразу и круто изменятся. Стоя на краю пропасти, она была бледна и в глазах ее метался страх, но они горели возбуждением. В такие мгновения словно останавливается время и вся вселенная, затаив дыхание, следит за ним. Но я не воспользовался этими мгновениями, упустил их. Я не нашел в себе сил довести дело до конца и превратить возможное в действительное. Теперь я понимаю, что это объединились и восстали против меня какие-то силы, долгое время таившиеся в моей душе.
Точно так же погиб Равана, которого я считаю истинным героем «Рамаяны». Он не ввел Ситу в свой дом, а оставил в лесу. Слабость таилась в душе этой исполинской фигуры. Поэтому такой несовершенной кажется вся глава о Ланке[25]. Если бы не его колебания, Сита отбросила бы мысль о верности и полюбила бы Равану. Эта же слабость — вина тому, что Равана долго жалел своего брата- предателя Вибхишану, вместо того чтобы сразу убить его, и в результате погиб сам.
25