Каждый год в сентябре, когда наступали светлые ночи, в эту пору обновления всей земли мы уплывали вдвоем в нашей лодке на просторы Шамолдохо. И возвращались домой только, когда луна совершенно исчезала и ночи становились темными. Я не раз говорил Бимоле: «В каждой песне есть свой припев, который повторяется снова и снова. Но настоящий припев песни двух сердец может родиться только на лоне природы, там, где над журчащей водой «проносится влажный ветерок», где лежит, притаившись в безмолвной лунной ночи зеленая земля, набросившая покрывало, сотканное из теней, и слушает шепот реки. Именно там, а не в четырех стенах, встретились впервые мужчина и женщина. И мы вдвоем только повторяем припев песни того изначального свидания в те изначальные времена, когда на горе Кайласе, среди лотосов озера Манаса, встретились Шива и Парвати[27].
Первые два года я проводил годовщину нашей свадьбы в Калькутте, в суматохе экзаменов. А затем семь лет подряд в сентябре луна приходила в нашу опочивальню на воде, среди распустившихся водяных лилий, и безмолвно приветствовала нас. Так прошло семь лет. Сейчас для нас началась новая полоса.
Я никак не могу забыть, что снова наступили светлые сентябрьские ночи. Первые три дня уже прошли. Не знаю, помнит ли об этом Бимола, Она продолжает хранить молчание. Все замолкло. Не слышно и песни.
Месяц бхадро щедро дарит дождем.
Увы! Храм мой пуст.
В храме, опустевшем лишь на время разлуки влюбленных, продолжает звучать музыка флейты. В храме, покинутом ими навсегда, царит глубокое, страшное безмолвие, там не слышно даже рыданий.
Моя душа истекает слезами. Я должен сжать зубы. Я не имею права жалкими стенаниями удерживать Би- молу в плену. Если любовь ушла, слезы не помогут. Бимола никогда не почувствует себя по-настоящему свободной, пока видит, что я страдаю.
Я должен дать Бимоле полную свободу, иначе я сам не освобожусь от этой фальши. Стараясь удержать ее около себя, я только еще больше запутываюсь в сетях иллюзии. И это никому не приносит ни счастья, ни радости. Дай свободу другому — и ты обретешь ее сам. Освободись от лжи — и горе станет для тебя счастьем.
На этот раз я, кажется, подошел вплотную к пониманию одной вещи. Все мы сообща так усердно раздували пламя любви между мужчиной и женщиной, что, в конце концов, оно вырвалось за положенные ему пределы, и теперь мы не можем обуздать его, несмотря на то, что от Этого страдает все человечество. Светильник, назначение которого освещать дом, мы превратили в испепеляющий костер. Но хватит, нельзя давать ему золю, настал день обуздать огонь. Обожествленный инстинкт превратился в кумира. Довольно приносить в жертву мужское достоинство на окровавленный алтарь этого кумира. Нужно порвать хитросплетения нарядов и украшений, робости и скромности, песен и сказок, улыбок и слез.
«Ритусамхара» Калидасы[28] у меня всегда вызывает гнев.
Все букеты цветов и корзины плодов вселенной оказываются у ног любимой и приносятся в дар богу любви. Может ли человек так пренебрегать земными благами? Какое вино затуманило взор поэта? То, что я пил до сих пор, было не слишком ярким по цвету, но слишком крепким на вкус. Оно бродит во мне и сегодня, и я с самого раннего утра бормочу:
Месяц бхадро щедро дарит дождем.
Увы! Храм мой пуст.
Пуст! Стыдно сказать! Почему опустел твой большой дом? Я понял, что ложь есть ложь, и правда жизни покинула меня.
Сегодня утром я зашел в спальню за книгой. Я давно уже не заходил сюда днем. Я огляделся вокруг, и в груди больно заныло. На вешалке висело приготовленное для Бимолы сари, в углу в ожидании стирки лежала кучка сброшенной ею одежды. На туалетном столике рядом со шпильками, гребешками, флаконами с духами и маслом все еще стояла коробочка с алой краской. Под столом — пара маленьких домашних туфель из парчи. Несколько лет тому назад, когда Бимола еще ни за что не хотела носить фабричную обувь, я попросил одного приятеля-мусульманина привезти их из Лакнау. Она стыдилась пройти в них даже из спальни на веранду. С тех пор Бимола сносила не одну пару туфель. Но эти она любовно хранила. Даря ей эти туфельки, я решил подразнить ее.
— Я подсмотрел, что ты берешь украдкой прах с моих ног, думая, что я сплю, — сказал я, — прими же дар от меня, моя недремлющая богиня, пусть он охраняет и твои ножки от пыли.
— Не говори так, иначе я никогда не надену эти туфли, — воскликнула Бимола.
Как знакома мне эта спальня! Самый воздух здесь какой-то особенный, все здесь трогает меня до глубины души. Я никогда не ощущал так остро, как теперь, что мое истомившееся сердце приросло сотнями мельчайших корешков ко всем этим знакомым предметам. Выходит, недостаточно обрубить главный корень, чтобы освободиться. Цепляться и удерживать будет все, вплоть до маленьких туфель. Вот почему, хоть Лакшми и покинула меня, вид оборванных лепестков, разбросанных повсюду, продолжает кружить мне голову. Мой рассеянный взгляд упал на нишу. Портрет висел на прежнем месте, и только лежащие перед ним цветы почернели и увяли. Все переменилось, но он остался прежним. И эти засохшие цветы сегодня самый подходящий для меня дар. Они лежат здесь потому лишь, что нет нужды их выбрасывать. Горькая правда заключается в них — смогу ли я принять ее с тем же холодным безразличием, с каким взирает на нее мой портрет?
27
...
28
«Ритусамхара» Калидасы — сборник в значительной мере эротических стихотворений древнего поэта Индии Калидасы (V в.).