В жилах Бимолы течет кровь благородных предков, гордых своим исключительным правом на особое, пусть незначительное, положение среди избранных народов, каким обладала Индия. Бимола была истинным потомком знаменитого Ману.
Во мне же, по всей вероятности, течет кровь героев «Рамаяны» и «Махабхараты», и я не могу сторониться тех, кто беден и лишен всего. Индия для меня не только страна аристократов, и мне совершенно ясно, что деградация низших классов ведет к деградации Индии, с их смертью умрет и моя родина.
Бимола ушла из моей жизни. Она занимала в ней так много места, что сейчас, когда я утратил ее, моя жизнь сделалась пустой и жалкой. Я забыл о своих планах и стремлениях, я все отбрасывал от себя, чтобы освободить место для нее. Я был занят лишь тем, что день и ночь украшал ее, наряжал, развивал ее ум, ходил вокруг нее, забывая о том, сколько истинного величия кроется в людях, как драгоценна жизнь каждого человека.
Меня спас Чондронатх-бабу, который, как мог, старался сохранить во мне веру в великое. Без него я бы погиб. Удивительный он человек! Я говорю так потому, что он представляет собой исключение в наши дни. Он ясно видит свое предначертание, и потому ничто не может обмануть его. Сегодня я подвожу баланс своей жизни. В статье расходов оказывается один серьезный просчет, ошибка, большая потеря. Однако, сбросив ее со счета, я с облегчением обнаруживаю значительную прибыль.
Отец мой умер давно, и самостоятельность пришла ко мне еще в ту пору, когда я занимался с учителем. Я просил учителя оставить работу и навсегда поселиться у меня.
— Видишь ли, — ответил он, — за то, что я дал тебе, мне заплачено сполна. И если я возьму награду за то, что дам тебе сверх этого, то это будет равносильно тому, что я решил продать своего бога.
Не раз Чондронатх-бабу шел ко мне на урок пешком под дождем или палящим солнцем, и я никак не мог уговорить его воспользоваться нашим экипажем. Обычно он отвечал:
— Мой отец, добывая для нас кусок хлеба, постоянно ходил на службу из Боттолы в Лалдигхи[32] пешком и никогда не пользовался экипажем. Мы все потомственные пешеходы.
— Почему бы вам не заняться делами нашего имения? — спрашивал я.
— Нет, дитя мое, не заманивай меня в западню богачей, я хочу оставаться свободным.
Его сын сдал экзамен на магистра и искал работу. Я предложил юноше работать у меня. Ему понравилась такая перспектива. Он сказал отцу, но не встретил у него сочувствия. Тогда сын потихоньку намекнул об этом мне, и я с воодушевлением принялся уговаривать учителя. Однако все было напрасно, Чондронатх-бабу был непреклонен. Сыну показалось очень обидным упустить такой случай, и, рассердившись на отца, он уехал в Рангун.
Не раз Чондронатх-бабу говорил мне:
— Знаешь, Никхил, наши отношения тем и ценны, что построены на полной свободе. Мы очень унизим себя, если позволим деньгам встать между нами.
Теперь Чондронатх-бабу занимает должность директора в местной начальной школе. Он давно не бывал у нас. Последнее время я сам вечерами ухожу к нему, за разговором мы засиживаемся до поздней ночи. Но возможно, на сей раз он решил, что мне тяжело в осеннюю жару находиться в его маленьком домике, и поэтому сам поселился у меня. Странно, что к богачам он относится с таким же состраданием, как и к беднякам, и не может хладнокровно видеть их несчастья.
Когда вниманием человека завладевают мелочи повседневной жизни, истина невольно ускользает из поля его зрения и он теряет свою свободу.
Бимола виной тому, что мелочи жизни, заслонившие от моих глаз истину, стали так мучительно важны для меня. И нет исхода моему горю, и кажется, будто по всему свету рассеялась моя тоска. Потому-то, наверно, и звучит в ушах моих с раннего осеннего утра эта песня:
Месяц бхадро щедро дарит дождем.
Увы! Храм мой пуст.
Но, когда я смотрю на мир глазами Чондронатха-бабу, смысл песни совершенно меняется:
Молвит Биддапоти: дни вы влачите как,
Бога отринув?
Беды и заблуждения затмили истину. Но как жить без нее? Я задыхаюсь! О Истина, приди в мой пустой храм!
РАССКАЗ БИМОЛЫ
32
...