— Что значит не захотят! Они никогда не осмелятся! Разве ты не...
— Я сегодня очень занят, и у меня нет времени спорить с тобой. Но имей в виду, пожалуйста, что я не собираюсь никого заставлять.
— Но ведь ты сделал бы это не ради своей выгоды, а во имя родины...
— Совершать насилие во имя родины — значит совершать насилие над родиной. Боюсь, однако, что тебе не понять этого.
С этими словами я ушел. И внезапно перед моими глазами по-новому осветился мир. Я почувствовал всем своим существом, будто земля утратила весомость и со всем, что было на ней живого и двигающегося, с какой- то невероятной скоростью устремилась в бесконечность, г. головокружительном вращении отсчитывая, как на четках, дни и ночи. Безграничен был труд, ждавший меня впереди, и не было предела освобожденным силе и энергии. Сковать их уже не сможет никто! Никто и никогда! В глубине моего сердца возникла вдруг бурная радость и, как струя фонтана, взмыла вверх, бросая вызов небесам.
Сколько дней я спрашивал себя — что это? Что происходит со мной? Сперва я не мог найти ясного ответа на Этот вопрос. Но затем понял: оковы, которые столько дней теснили мне душу, сегодня наконец пали. Я облегченно вздохнул и отчетливо, как на фотографической пластинка, увидел Бимолу и все, что крылось за ее поступком. Совершенно очевидно, что она нарядилась специально в надежде добиться от меня нужного ей распоряжения. До сих пор я никогда не отделял Бимолу от ее нарядов. Но сегодня ее замысловатая английская прическа казалась мне каким-то нелепым украшением. То, что прежде было таинственной оболочкой ее настоящего «я» и потому бесценным для меня, стало дешевой бутафорией.
У нас с Шондипом были разногласия по поводу нашей родины. Это были существенные разногласия. Но псе, что говорила о родине Бимола, было лишь отражением взглядов Шондипа, начисто лишенным его убежденности. Будь на месте Шондипа кто-нибудь другой, и Бимола говорила бы другое. Все это стало для меня более чем очевидно, сомнений не оставалось.
Я вышел из спальни — этой разбитой клетки — на яркий свет зимнего дня. В саду под деревом возбужденно щебетали скворцы. Направо вдоль веранды тянулась усыпанная гравием дорожка. По обеим ее сторонам цвели бегонии, источавшие вокруг пьянящий аромат. Невдалеке, у края луга, стояла пустая тележка, зарывшаяся носом в землю и с поднятым кверху задком. Один из распряженных волов пасся на лугу, а другой, зажмурив от удовольствия глаза, грелся на солнышке, в то время как ворона, сидевшая у него на спине, старательно выклевывала насекомых. Сегодня я словно услышал близко-близко биение пульса земли, занятой своими обычными делами — такими простыми и такими великими. Ее теплое дыхание, напоенное ароматом бегоний, проникало в глубь моего сердца, и невыразимо прекрасный гимн звучал над этим миром, где все было свободно, как был свободен я сам. И тут я вспомнил о Пончу, попавшем в хитрую западню, о его нищете, увидел мысленно, как он бредет по печальным, освещенным неярким светом зимнего солнца нолям и дорогам Бенгалии и, подобно волу, жмурит глаза, но не от удовольствия, а от усталости, недомогания и голода. Пончу — воплощенный образ бенгальского крестьянина-бедняка. Мне вспомнился и толстый с благообразной внешностью и тилаком на лбу Хориш Кунду. Хориш Купду — таких не единицы, таких очень много, они заволакивают все вокруг, как зеленая тина, которая заводится в старых, загнивших прудах между корнями тростника. Распространяя ядовитые испарения, она застилает весь пруд от одного берега до другого.
Нужно до конца бороться с непроглядным мраком, изможденным нищетой, ослепшим от невежества и одновременно скованным беспробудной инертностью, насосавшейся крови умирающих людей. Эта темнота душит кормилицу-землю, терзает ее. Надо бороться! Мы все время откладывали это дело. Но теперь пусть исчезнут мои иллюзии, пусть спадет окутывающее меня покрывало, пусть моя сила освободится от призрачных сетей онтохпура! Мы — мужчины, мы служим свободе, идеал которой мы видим перед собой, мы преодолеем преграды и вырвем пленницу Лакшми из рук злого духа. Нашей спутницей станет та, которая изготовит своими искусными руками победное знамя для нашего шествия. Мы скинем личину с той, что, сидя дома, плетет колдовские сети, чтобы удержать нас. Мы раз и навсегда освободимся от ее чар, мы не станем наряжать ее в волшебные одежды своих желаний и грез, чтобы она не отвлекла пас от истинной цели. Мне кажется, что сегодня я одержал победу, что я вступил на верный путь. Я смотрю на все открытыми глазами. Я получил свободу, и я дам ее другим. И в труде я найду спасение.
Возможно, когда-нибудь сердце заноет снова. Но теперь я уже знаю эту боль и смогу не поддаться ей. Ведь больно будет только мне — значит, какая же цена этой боли? Я готов Припять на себя часть страданий вселенной, пусть они будут гирляндой на моей шее. О истина! Спаси меня, спаси! Не допусти моего возвращения в мир лживых иллюзий. Если я обречен идти один, позволь мне, по крайней мере, идти твоим путем. И пусть твои литавры играют победный марш в моем сердце.