Также очевидно и то, что людям, подобным Никхилу, богатство, доставшееся в наследство, совершенно ненужно. Ему вполне подошло бы быть бедняком. Он присоединился бы к своему дорогому учителю и бодро потащил бы с ним в ларе двойное бремя никчемности и нужды.
О, как бы я хотел хоть раз в жизни получить возможность потратить пятьдесят тысяч рупий на свои удовольствия и на служение родине. Барство у меня в натуре, моя заветная мечта: сбросить хоть на несколько дней нищенское обличье и увидеть себя в подобающем мне виде.
Однако мне не верится, что у Бимолы найдется доступ к пятидесяти тысячам. Одна-две тысячи, это еще возможно, но больше... что ж! Если есть опасность остаться совсем без хлеба, мудрец вынужден согласиться хоть па четверть булки.
К своим запискам я еще вернусь несколько позже. Сейчас не до того. Управляющий просит, чтобы я немедленно явился к нему. Кажется, случилось что-то неприятное.
По словам управляющего, полиция догадывается, кто потопил лодку. Этот человек — большой пройдоха, и уличить его не так-то просто. Но разве можно быть абсолютно уверенным! Никхил взбешен, и вполне возможно, что управляющему не удастся повернуть дело по-своему. Он так и сказал:
— Смотрите, если я попаду в беду, я и вас впутаю,
— Где же те сети, которые запутают меня? — спросил я.
— У меня есть четыре письма: одно ваше и три Омулло-бабу, — ответил он.
Я понял, что именно поэтому он и прислал мне письмо с пометкой «срочно», на которое просил немедленного ответа. Да, многому мне еще надо учиться. Ведь если мы можем потопить лодку противника, мы с таким же успехом можем потопить и приятеля, и в этом отношении управляющий готов даже уступить мне первое место. Правда, он с еще большей готовностью сделал бы это, если бы я не посылал ему письма, а ограничился устным ответом.
Ясно одно — придется дать взятку полиции, а если дело замять не удастся, придется возместить убытки владельцу лодки. Не менее ясно, что значительная часть добычи, попавшей в расставленные сети, попадет в карман управляющего. Однако я предпочел оставить такие мысли при себе — ведь он кричит «Банде Матарам» с не меньшим воодушевлением, чем я.
В делах такого рода всегда возможны просчеты — бывает, что выигрываешь больше того, что теряешь. По-видимому, известный запас нравственных принципов обязателен для каждого человека, поэтому сначала я страшно рассердился на управляющего и готовился уже вписать в свой дневник весьма резкие суждения о вероломстве моих соотечественников. Однако, если существует всевышний, я должен выразить ему свою признательность за то, что он вовремя вразумил меня: я прекрасно отдаю себе отчет в том, что представляю из себя я сам и окружающие меня. Я могу обманывать других, но себя — никогда. Поэтому мой гнев быстро улетучился. Истина ни хороша, ни плоха — она истина, и на ней основывается знание. Озеро — это всего лишь вода, которую не смогла впитать почва.
Наше патриотическое движение напоминает такую почву, на которой сохранилась какая-то часть воды. Рыбачим в ней и я и управляющий. Конечно, наше занятие не из благородных, однако оно существует, и с этим приходится считаться. На дне каждого большого дела есть такой слой почвы. Он есть даже в океане. Поэтому, когда берешься за большое дело, всегда надо учитывать желающих погреть на нем руки. Таких, как управляющий и я. Без этого не обойдешься. Недаром говорится: «Мало накормить коня, надо смазать и колеса».
Как бы то ни было — нам нужны деньги. Пятьдесят тысяч сами не придут. Надо брать все, что плохо лежит. Ждать не приходится. Знаю, что, согласившись на малое, можно потерять большое. Взяв сегодня пять тысяч, я рискую не получить завтрашних пятидесяти. Не я ли говорил Никхилу: «Аскетизм предполагает алчность, алчность же предполагает аскетизм». Я отказался от пятидесяти тысяч, а учителю Никхила — Чондронатху-бабу, отказываться от них не надо.
Есть шесть пороков. Двумя первыми и двумя последними страдают сильные люди, остальные два — удел слабых. Не знающая преград страсть — это я! Алчность и самообольщение не властвуют надо мной, иначе они ослабили бы мою страсть. Самообольщение, иллюзии—заставляют людей жить прошлым и будущим, не замечая настоящего. Те, кто постоянно напрягает слух, прислушиваясь к флейте прошлого, подобны покинутой Шакунтале[38], которая отдалась воспоминаниям о возлюбленном и не услышала зова гостя, стоящего рядом, за что и была проклята им. Самообольщение — смертельный яд для жреца страсти.
38