— Да нет, времени не было, — ответил муж.
— Ты так беспечен, братец дорогой... Поостерегся бы ты лучше...
— Но ведь деньги лежат в стальном сейфе, в соседней с моей спальней гардеробной, — смеясь, перебил ее муж.
— Ты думаешь, туда забраться невозможно?
— Если грабители смогут забраться в мою комнату, то они с таким же успехом могут похитить и тебя.
— Ну, на этот счет можно не волноваться, — кому я нужна! Настоящий магнит находится в твоей комнате... Но шутки шутками, а держать деньги дома нечего.
— Через несколько дней в Калькутту повезут налоговые сборы, с тем же конвоем я отправлю в банк и ваши деньги.
— Смотри не забудь! Ведь ты такой рассеянный!
— Но если даже эти деньги украдут из моего сейфа, ты от этого не пострадаешь.
— Ну, ну, братец, не смей так говорить, а то я по- настоящему рассержусь. Разве я когда-нибудь делала разницу между вашим и моим. Ты, что думаешь, мне будет все равно, если вас ограбят. Судьба отняла у меня все, но она оставила мне способность чувствовать и понимать, какой замечательный у меня деверь — настоящий Лакшмана![46] Я, братец, не могу день и ночь думать только о своем боге, как ваша боро-рани. Тот, кого послал мне всевышний, дороже мне всего на свете. Ну, а ты, чхото-рани — почему ты молчишь, как истукан? Знаешь, в чем дело, братец? Чхото-рани думает, что я льщу тебе. А что тут плохого? Можно и польстить, когда нужно. Но ты ведь не падок на лесть? Будь ты похож на Мадхоба Чоккроборти, нашей боро-рани пришлось бы поменьше молиться богам и побольше кланяться тебе, чтобы вымолить хоть полпайсы. Впрочем, может, это было бы к лучшему. У нее не оставалось бы времени упрекать тебя и строить всякие козни.
Меджо-рани продолжала непринужденно болтать, не Забывая при этом время от времени обращать внимание деверя на тушеные овощи, рыбу, лангусты и другие блюда.
Я с трудом владела собой — развязка быстро приближалась, медлить было нельзя, необходимо было сейчас же что-то придумать. Я тщетно искала выхода, и мне с каждой минутой становилось все тяжелев слушать веселую болтовню невестки. Кроме того, я хорошо знала: от зорких глаз меджо-рани не укроется ничего. Она то и дело искоса посматривала на меня. Не знаю, что прочла она на моем лице, мне казалось, что на нем ясно написано все.
Безрассудству нет предела! Небрежно усмехнувшись, я шутливо воскликнула:
— Понимаю, меджо-рани боится, как бы деньги не стащила я, — все эти разговоры о ворах и грабителях ведутся просто так, для отвода глаз.
— Вот это ты сказала верно, нет ничего страшнее женщины, решившейся украсть, — от нее не убережешься, — ответила она, ехидно улыбнувшись. — Но ведь и я не мужчина — обвести меня вокруг пальца тоже не так-то легко.
— Ну раз уж я внушаю тебе такие опасения, — возразила я, — давай я принесу тебе на хранение все мои драгоценности. Если, по моей вине, ты что-нибудь потеряешь, они останутся тебе.
— Нет, вы только послушайте, что она говорит! — смеялась моя невестка. — А как насчет тех потерь, которые не возместишь ни в этом мире, ни в будущем?
Пока шла эта перепалка, муж не произнес ни одного слова. Закончив обед, он ушел, так как теперь не отдыхал в нашей спальне.
Самые ценные мои украшения находятся на сохранении у нашего казначея. Но даже те драгоценности, что лежат у меня в шкатулке, стоили не меньше тридцати— тридцати пяти тысяч рупий. Я принесла шкатулку невестке и открыла ее.
— Меджо-рани, я оставляю тебе свои украшения. Теперь ты можешь быть спокойна.
— О ма, — воскликнула меджо-paни, с притворным негодованием, — ты положительно удивляешь меня. Неужели ты действительно думаешь, что я не сплю по ночам от страха, что ты украдешь мои деньги?
— А почему бы тебе и не бояться меня? Разве узнаешь помыслы другого человека?
— Ага, ты, значит, решила проучить меня, доверив мне свои драгоценности? Я не знаю, куда девать свои украшения, а тут еще твои надо стеречь! Нет, милая моя, забирай-ка ты их отсюда, да поскорее, кругом столько любопытных носов!
От меджо-рани я прямо прошла в гостиную и послала за Омулло. Вместе с ним пришел и Шондип.
Времени терять было нельзя. Обратившись к Шондипу, я сказала:
— У меня дело к Омулло, может быть, вы нас извините...
Сухо усмехнувшись, Шондип воскликнул:
— Итак, в ваших глазах Омулло и я больше не одно и то же? Если вы решили завладеть им, то придется сразу признаться, что сил удержать его у меня нет.
Я стояла молча, выжидательно глядя на него.
— Ну что ж, — продолжал Шондип, — ведите свой таинственный разговор с Омулло. Но вслед за этим вам придется иметь не менее таинственный разговор и со мной. В противном случае, я потерплю поражение, а я могу стерпеть все, кроме поражения. Мне должна принадлежать всегда львиная доля. Всю жизнь из-за этого я воюю с судьбою и побеждаю ее.