Кое-как, — продолжал Шондип, — я перевел стихи на бенгали, но нельзя сказать, чтобы, ознакомившись с моим переводом, «Гоура[48] народ в радости приник к источнику нектара». Одно время — правда, недолго — я предполагал стать поэтом. Судьба сжалилась надо мной и спасла меня от такого несчастья. А вот наш Докхиначорон, не пойди он в соляные инспекторы, несомненно стал бы поэтом. Он делал отличные переводы, мы их читали, и они казались нам бенгальскими стихами. Страна, которая не числится в учебниках географии, ведь не имеет и своего языка —
О, если повяла она, что ей не полюбить меня.
Зачем ей было так смотреть глазами, полными огня?
Немало в мире есть мужчин (мужчин ли вправду,
милый друг?)
Таких, что если б им она свою открыла душу вдруг,
То равнодушно на нее взглянули б, чуждые мечты,
И в их тупых глазах ничто не заменило б пустоты,
А я ведь не из их числа — понятно это было ей,
Когда меня пронзил насквозь скользнувший взор ее очей.[49]
Царица Пчела, вы ищете напрасно: после свадьбы Никхил бросил читать стихи; возможно, у пего и нет в том потребности. Меня же от поэзии заставили отказаться дела. Похоже на то, однако, что мне снова грозит приступ поэтической лихорадки.
— Я пришел предупредить тебя, Шондип, — сказал муж.
— Насчет поэтической лихорадки?
— За последние дни, — продолжал мой муж, игнорируя его шутку, — из Дакки приехало несколько магометанских проповедников, которые всячески стараются взбудоражить местных мусульман. Они настроены очень воинственно и могут напасть на тебя в любой момент.
— И что же ты советуешь мне — бежать?
— Я пришел только сказать тебе об этом и не собираюсь давать никаких советов.
— Если бы эти поместья принадлежали мне, такого рода предостережение было бы высказано магометанским проповедникам, а не мне. Вместо того чтобы пугать меня, попробовал бы ты припугнуть их, это куда больше пристало бы и мне и тебе. Знаешь ли ты, что твоя слабость распространяется и на соседних заминдаров?
— Вот что, Шондип, я не даю тебе советов, но и ты уволь меня от своих наставлений. Они бесполезны. И вот еще что: ты и твои друзья стали с некоторых пор причинять исподтишка неприятности моим арендаторам и всячески тиранить их. Так продолжаться дальше не может, и потому я прошу тебя покинуть мои владения.
— Кто же мне угрожает — мусульмане или еще кто-нибудь?
— Бывают случаи, когда не боятся только трусы. Поэтому я и предлагаю тебе, Шондип, уехать. Через несколько дней я собираюсь в Калькутту, я хочу, чтобы ты поехал вместе со мной. Там ты, конечно, можешь остановиться в нашем доме, никто возражать не станет.
— Ну что ж, значит, у меня есть пять дней на размышления. Позвольте, Царица Пчела, спеть вам прощальную песню пчелиного роя. О поэт новой Бенгалии, открой мне свои двери, я хочу похитить твою вину. Собственно говоря, это ты обокрал меня, выдав мою песню за свою. Пусть под песней стоит твое имя, все равно она моя!
И Шондип запел низким, сиплым и фальшивым голосом песню на мотив бхойроби:[50]
На родине твоей весна цветет отрадно круглый год,
Там радостен разлук и встреч, слез и улыбок хоровод;
Тот, кто уходит, недалек; не осыпается цветок, —
Он вновь способен расцвести, коль ненадолго опадет.
Когда я рядом был с тобой, то песнь моя пронзала тишь...
Я должен уходить — ужель ничем меня не одаришь?
Я под деревьями стою, надежду пылкую таю,
Что ты слезами знойный март в благую осень превратишь.[51]
Дерзость Шондипа переходила все границы. Это была ничем не прикрытая, откровенная дерзость. Его невозможно было остановить. Разве можно запретить греметь грому; ослепительный смех молнии снимет любой запрет.
Я вышла из комнаты и направилась во внутренние покои. На веранде передо мной неожиданно вырос Омулло.
— Царица-диди, — сказал он, — ни о чем не беспокойтесь: я уезжаю и ни за что не вернусь, не добившись успеха.
— Я беспокоюсь не о себе, — сказала я, глядя прямо в его серьезное юное лицо, — я думаю о тебе.
Омулло повернулся, чтобы идти, но я окликнула его и спросила:
— У тебя есть мать?
— Есть.
— А сестра?
— Нет, я единственный сын у матери. Отец умер, когда я был совсем маленьким.
— Тогда вернись к своей матери, Омулло.
— Но, диди, ведь здесь я обрел и мать и сестру.
— В таком случае сегодня перед отъездом зайди ко мне, я угощу тебя.