Простыня. Шелковая. У Лин тоже шелковая. Свежий воздух, слегка по иному пахнущий. Ничего нового. Птицы поют. Ну а как же им не петь, цифровым болванчикам. Вот-вот откроются глаза, еще мгновение, и…
Глянцевый белый потолок отражал смутные очертания большой двуспальной кровати и силуэт лежавшего на ней.
Я подскочил и заметался по знакомому интерьеру, сшибая стулья. Она не оставила цифровой визитки и я проснулся у себя. Черт!
Словно птица, которую только что запихнули в душную клетку, я сделал несколько кругов по комнате и рухнул на смятую кровать. Она обижена на меня и вряд ли придет в «Заводную Гориллу». Единственная зацепка – это парк. Если за считанные минуты она довела меня до дома, значит, живет рядом, а если рядом телепорт? Придется лезть в телепорт и рыскать по окраинам… Мысли то сбивались в кучу, то рассыпались – грозовой океан швырял их, словно мусор.
Я подскочил и привычным движением руки развел вертикальные жалюзи. Но моя рука зависла в воздухе, а рот безвольно открылся. Пейзаж был другим. Пейзаж был другим!
Меня бросило в дрожь. Обновление. Перекроят город. Я уже не найду ничего и никого, кроме Рика, разве что. Дрожащей рукой я открыл окно. А за окном… за окном был океан. Не грозовой, спокойный, но его спокойствие было насмешливым, глумливым, бездарно фальшивым, как скорбное лицо мраморного ангела над могилой. В моей душе померкло все, любимый интерьер стал до боли скучным и опостылевшим.
Словно в тумане, я спустился на первый этаж. Холл выглядел по-другому, вместо диванчика, на котором я вчера знакомился с соседями, были какие –то кожаные кресла, часы висели не там, а выход на улицу был не справа, а слева от лифта, из-за чего я немного заблудился. Часы показывали 05:48. Утро, здесь никого нет.
Представьте, что, выйдя на улицу, вы попадаете в другой город? Возможно, кто-то бы сказал, мол, круто, каждый день бы так – но не я. Я путался в улицах, не узнавал домов и спотыкался о бордюры. В такое раннее время пустота улиц была жуткой, словно я иду по городу-призраку, тихо покинутому жителями Роаноку или Припяти. Окна были пусты, деревья одинаково пушисты, а небо – всегда чистым или малооблачным.
После недолгого кружения по улицам я направился к океану. Сняв обувь нажатием на голографическую панель, я погрузил пальцы в прохладный песок. Цифровой бриз, касание пальцами песка и воды – все было как в самый первый раз, когда я погрузился в искусственный, мертвый мир, казавшийся мне спасением от одиночества и грусти. Только теперь я понял, что утратил самое главное – не контакт со случайной женщиной и не ощущение сказочности происходящего, нет – я утратил свой дом.
Меня охватило отчаянием. Лицо перекосило от прилива злости – злости на него, на этот мерзкий, нахальный водоем. В этот момент я понял безумного императора Калигулу, который приказал бить воду – как же мне хотелось избить эту мерзкую лужу, поманившую меня когда-то и отобравшую все! Но от ощущения собственной беспомощности мне стало еще хуже и я просто медленно пошел в воду.
– Ты доволен? – Спросил я у океана, шаг за шагом погружая ноги все глубже.
Океан молчал, его безразличные воды колыхались вокруг, отдаваясь шумом прибоя где-то за спиной. Вдруг я начал бежать вперед, словно пытаясь догнать что-то, что ускользало от меня в пучину, и закричал:
– За что ты так? За что? Ты же бесконечен, ты же силен, и все, что ты делаешь – молчишь?
Мое тело погружалось в воду. Уже даже руки едва виднелись под рябью воды. Каждый шаг давался с трудом.
– Ты доволен? Ты доволен, скажи? – Продолжал кричать я. – Цифровая пустышка, бездарно спрограммированная, ответь мне, отве…
Мой крик затих – я с головой погрузился в солоноватую воду, которой дышал в точности, как воздухом.
Словно во сне.
Во сне, в котором я живу.
И вдруг грозовые океаны внутри меня умолкли, я лишь чувствовал, как мое тело покачивается в такт движению вод, словно я – лишь капля в море людей, которые вокруг, настоящие и живые, и мне больше не нужно лезть им под маски, уличать их во лжи, я могу лишь бесконечно верить, как верили люди в их божественное, неземное происхождение. Мои ноги расслабились и больше не держали меня. Я лег спиной на океаническое дно, устремив взгляд на пляшущее сквозь толщу воды солнце. Я высунул кончик языка, чтобы ощутить вкус морской воды, и это был вкус всех слез, пролитых в океан и иссякших навсегда. И мои растворились в воде, но уже не слезы отчаяния – слезы переполняющих меня эмоций. Утробные звуки воды, словно мягкий гул внутри материнского лона, успокаивали, и океан, словно эта доисторическая, первозданная мать всего сущего, обнял меня и начал убаюкивать, напевая свою извечную колыбельную.