Мелькнул аркан и другой, но забредший к ним рыцарь оказался совсем не прост и далеко не так неповоротлив, как показался с первого взгляда: махнул два раза правой рукой — а в руке уже нож метательный — и посек прямо в воздухе оба аркана.
Что ж, и такое бывает, карберы — племя привычное к крови и дорожным неожиданностям; цепные горули, освобожденные от ошейников, молча ринулись туда, куда их науськали, на пришедшего человека с незнакомым запахом, а вслед за ними, свободной россыпью, окружая, и разбойники-карберы подтянулись. Горули отвлекут, люди добьют, главное, чтобы имущество понапрасну не повредить во время захвата, иначе получится, что зря воевали. Горули не рычат, накрепко приучены, у карберов, понятное дело, тоже рот на замке, рыцарь — и этот молчун попался, не орет, на помощь не зовет… Оказалось, все любят тишину! Это очень удобно: с рыцарем покончат, не боясь чужой подмоги, в схватке — и это будет кстати — согреются, да и время незаметно пролетит за дележом нечаянной добычи. А там и вечер, можно продолжить задуманное.
Вот почему их так мало: не случайная шишгаль кабацкая в случайный набег пошла, за случайной добычей, но сильные опытные воины составились в шайку, где никого и ничего лишнего, где известна цель и дороги, ведущие туда и обратно, где каждый способен постоять за себя и за общее дело, не вознося бесполезных просьб ветреной богине Погоды, особенно в тот горячий миг, когда надобны не молитвы, а действия…
Ведди Малый был не только силен, но и упрям: даже сейчас, за считанные мгновения до предопределенной богами гибели своей, не захотел он позорить знаменитый меч о всяких там скотокрадов, не для того ковал его для маркизов Короны сам Ларро, бог Войны… Нет!.. И нет!.. Не для того он ковал!.. Не на хлипких ублюдков он его ковал!..
В левой руке у Ведди секира: три удара — три мертвых горули, каждый из которых не уступит в схватке матерому волку, а то и оборотню… Правая же рука выхватывала по одному метательные ножи с пояса и щедро кормила ими карберов: все четыре не сбились с дороги — три ножа в глазницах торчат, один во рту. Ножи — они хотя и метательные, относительно легкие, это тебе не охотничий кечень и не рыцарский боевой кинжал, но — в сильной и точной руке свое дело знают: вошел один через рот в самую глотку, и никакие зубы его не остановили, сами на розовые сахарные осколки разбрызгались… Ножи кончились, кинжал кидать жалко, меч доставать стыдно, двоих оставшихся разбойников пришлось догнать и зарубить секирой.
Испугаться успел только один карбер из семерых, главарь, самый ловкий и умный, он-то и сумел еще при жизни понять, каков будет исход этой нежданной и стремительной схватки с «подарком богини Погоды», смог увидеть, сообразить и даже пробежать полдесятка шагов по направлению к далекому дому, туда, к юго-западной границе… Секира летела быстрее, чем он бежал, секира легко настигла последнего оставшегося в живых карбера и чуть было даже не обогнала его, насквозь пробив со спины грудную клетку… да вот, зацепилась набалдашником рукояти за переломанные ребра… Ну и дела: казалось бы, недолго и провозились, спокойным счетом и до ста не дотянуть, но ведь напрочь прибили, вытоптали весь снежный покров, а что не вытоптали — кровью залили, мясом закидали. В этом месте горной дороги, почти тропы, где Ведди Малый напоролся на нечаянную засаду, дорога раздувалась на несколько десятков локтей в открытое пространство, нечто вроде поляны или арены, только не вычищенной, а усеянной валунами, каждый размерам в быка, а то и в небольшой сарай. В летнее время люди маркиза и сами устраивали здесь стоянки, заграды…
Ведди Малый едва успел отдышаться и удивиться неожиданной победе, как выявилась новая напасть… Что ж, это совсем другое дело! — не то ведь скажут люди: жил молодцом, а погиб как слабосильный калека, чуть ли не с позором, от руки какого-то жалкого, пахнущего навозом неумехи-скотокрада… У-ух ты!!!
Кто его знает, с какой целью прятались в скалах у дороги эти семеро? Наверное, так оно и было, как Ведди про них догадался: ночи ждали, чтобы под ее покровом подтянуться поближе к зимнему кочевью… Мерзли, вероятно, скучали, голодными сидели, но огонь не разводили, дабы не расслабляться, дымом и запахом внимания к себе не привлекать.
Но скотокрады, несмотря на опыт и осторожность, сами, об этом ничего не ведая, превратились в дичь: нацелились на них охотники пострашнее, да еще и разного толка… Из скрытой норы в скале следил за ними оголодавший горный демон цуцырь, глазам его было очень больно от ненавистного дневного света, истосковавшееся по еде брюхо, вдобавок, словно выгрызали изнутри неведомые внутренние демоны… А из-за груды камней в противоположной от цуцыря стороне, ближе к югу, глядел на них огромный пещерный медведь, тоже весь истекающий слюной от аппетита, но не менее хитрый и осторожный, чем цуцырь. Выпавший ночью снег тоненьким слоем, но сплошь покрыл желтоватую медвежью шерсть, от загривка до хвоста, и терпеливый медведь, на удачу залегший в придорожную засаду, своего дождался. Оставалось только выбрать удобный миг. Луговые, или, как их еще называют, лесные, медведи научились наедаться впрок и спать напролет всю голодную зимнюю пору, а пещерные — круглый год рыщут за добычей для безразмерной своей утробы, им и ночью-то никак не уснуть, если нестерпимо хочется жрать…