Песня длинная. Вначале у девицы кончаются нитки, затем к берегу причаливает корабль, и красавец-моряк предлагает ей сколько угодно ниток (сколько угодно!), но просит взамен выйти за него замуж. Девица не знает, как поступить:
Конец песни, который так возмущает Ксению, особенно нравился девочкам. Моряк-то оказался вовсе не моряком, а его величеством королем, за которого каждой девице стоит выйти замуж… Ася ждет этой последней, волнующей строфы, но песня обрывается. Ага, стало быть, Ксения нагрянула во двор!
— Читай! — говорит Катя. — Ну… Называется «Коммунизм».
— «Коммунизм» — торжественно объявляет Ася.
Ей очень мило свое первое стихотворение; его, как она только что догадалась, можно петь на тот же красивый мотив, что и песню, которая исполнялась сейчас во дворе. Ася читает нараспев: «Собрались феи хороводом…»
Феи у Аси не простые: «Одна из них зовется Правдой, другую Равенством зовут…»
Катин силуэт выражает полное внимание, голос Аси набирает силу, но… На бедного везде каплет…
В самую вдохновенную минуту на хоры ворвались, предводительствуемые Федей мальчишки. Девочек они не видят, но все же совещаются шепотом. Вдруг Федя произносит громко:
— Если поездом, то меньше суток!
Можно не спрашивать, куда это меньше суток пути. Беседа Ксении о Петроградском фронте породила замыслы, подобные тем, что бродили в детдоме ранней весной, когда Колчак развил наступление. Ох, и терзали после этого Федю! Прежде педагоги, затем представитель райкома в кожаной куртке. Ох, и разъясняли мальчишкам, что в войне надо участвовать не побегами на фронт, а помощью красному тылу!
— Федька! — пугается Ася. — Тебя же сдадут военному коменданту!
— Сыпь, ребята! — кричит поставленный Федей в караул Оська Фишер. — Шпиявки!
Вся команда мальчишек скатывается вниз по железной винтовой лесенке. Снизу еще раз доносится одно из самых обидных слов, которые можно услышать в детском доме, нечто среднее между пиявками и шпионками:
— Шпиявки!
— Ослы! — кричит Катя. — Все про вас знаем!
Она оборачивается к Асе:
— Плюнь на них и читай. Здорово у тебя получилось…
Ася с чувством декламирует:
— При чем тут царевич? — раздается хорошо знакомый голос, в котором отнюдь не слышится восторга.
Ксения вбежала на хоры, занятая розыском мальчишек, подозрительно шепчущихся с самого ужина. Она только что мимоходом разъяснила девочкам, распевшимся во дворе, что время коронованных тиранов кончилось, что в республике, идущей к социализму, пора забыть о ненавистных народу титулах. И вот… Ну, разумеется, Овчинникова взялась за то же…
Как Ксения ни торопится, она должна провести разъяснительную работу:
— Вы только вдумайтесь: царевич Труд! Где ты нахваталась такой ерунды?
Катя вспылила:
— Не ерунда, а стихи про коммунизм! Что вам далась Аська?
— А почему… почему она даже на коммунизм смотрит сквозь сито прошлого?
Здесь произошло нечто странное. Голос Ксении зазвучал по-детски жалобно, а глаза… Даже в полутьме видно, как они округлились с отчаяния.
— Ну, почему? Я ли вам не долблю, я ли не работаю над вашим сознанием?
Теперь, когда на летнее время Ксения рассталась с курткой, особенно заметно, как худы ее руки, как слаба она сама. Даже голос не тот.
— Ну, почему вы такие трудновоспитуемые? Ну, что мне делать? Я же обещала: «Справлюсь».
Девочки притихли; они догадываются, как нелегко Ксении, которая, хотя и старается казаться взрослой, не многим старше их самих. Ася не сердится даже на «сито прошлого». Однако Ксения спешит побороть минутную слабость:
— Я из вас все старье повыкорчую! Где вы раздобыли этого дурацкого царевича?
Дурацкого?! Ася отвечает:
— Нигде!
Катя держит сторону Аси:
— Не говори, Аська, не говори!
— Только задержали меня! — сердится Ксения и приказывает: — Помогите мальчишек найти! Федю ищу, Сережку Филимончикова… Тут их не было?
Два голоса дружно откликнулись:
— Мы не шпиявки!