Ася сама вырабатывала конституцию; ее включили в комиссию потому, что для выработки конституции требуется фантазия. Ася от всей души голосовала за пункт о товариществе и дружбе, все голосовали — ведь Карл Либкнехт и Роза Люксембург, погибшие за революцию, были замечательными товарищами!
В конституции Дома имени Карла и Розы значилось: «Всегда поступать честно». Ася прилегла на кровать, поджала под себя озябшие босые ноги и задумалась. Самым честным в ее положении было немедленно постучаться к врачу, доверить ему тайну и, если не упущено время, если они не все еще вылезли, сообща сделать открытие. Ася решительно спустила ноги на пол и вдруг… Вдруг прозвучал голос Ксении:
— Я видела свет в вашем окне и вот зашла…
Радостный тон Якова Абрамовича напугал Асю.
— Я так ждал… милая! Спасибо…
Неужели девчонки были правы?! Говорили, что доктор влюблен. Говорили, что перед разлукой он непременно объяснится Ксении в любви. Что же это? Он будет объясняться, а в палате все будет слышно?
Неужели он сейчас упадет на колени и попросит руку и сердце? Она протянет руку… А сердце? Как поступают с сердцем?
Однако Асю успокаивает голос Ксении. Он очень строгий:
— У меня дело, Яков Абрамович! Надо вычеркнуть из списка одну фамилию, решить, кем заменить…
Врач детского дома с месяц назад получил отпечатанное на наркомпросовском шапирографе письмо за подписью Елизаровой. Анна Ильинична Ульянова-Елизарова с первых шагов революции возглавляла Отдел охраны детства. Этот отдел просил врачебный персонал столицы отобрать для посылки в колонию детей, наиболее в этом нуждающихся.
Произведя тщательный медосмотр, доктор лишь руками развел:
— Наиболее нуждающиеся, я бы сказал, все.
И вместе с Ксенией принялся вычеркивать и вновь вписывать фамилии будущих колонистов, сожалея о том, что в бывшие покои панского семейства нельзя втиснуть более ста коек.
Сейчас Ксения повторяет:
— Надо вычеркнуть из списка одну фамилию.
— Вычеркнуть? Кого вычеркнуть? — удивляется доктор.
Ася навострила ушки. Было очень интересно узнать, кого и за какие грехи собираются не пустить в колонию.
— Овчинникову, — объявила Ксения.
— Асю? А что случилось?
— Неизвестно. Или проявление анархизма, или еще хуже…
Из дальнейшего разговора Ася узнала, что она, Овчинникова, не случайно в прошлом соприкасалась с Сухаревкой; что сегодня из детского дома исчезло ценное государственное имущество, а перед этим Ася соприкасалась с одной личностью, не успевшей перевариться в фабричном котле и водившей Асю в свое время на толкучку. Кстати, тоже для сбыта государственного имущества.
Не в характере Аси было молчать при таких обстоятельствах. Девочка вскочила, схватила в охапку злополучное имущество и ринулась к двери. Но дрожащие руки отказывались слушаться. Гладкие, накрахмаленные простыни соскользнули на пол.
Пока Ася на корточках собирала их, разговор за стеной круто изменил направление. Ксения почему-то легко согласилась с доктором, что беспокоиться насчет Аси преждевременно, что скорее всего тут обычная шалость; даже не запротестовала, когда он сказал, что девочка сделана из хорошего материала. Затем Ксения совсем иным, каким-то робким голосом спросила:
— Так вы ждали меня?
Нисколечко она не думала об Асе! По голосу можно было понять: ей все безразлично, кроме того, что ответит Яков Абрамович.
Он ответил тихо, но явственно:
— Ждал… Выслушайте меня на прощание… Вы можете меня презирать, милая Ксения, но я вас люблю!
Навсегда
«Я вас люблю», — сказал Яков Абрамович. Ася не знала, опустился ли он на колени, но насчет руки и сердца молчал. Может быть, оттого, что Ксения вскрикнула:
— Не надо! Больше не говорите! Я уйду.
— Ксения… Милая…
— Не надо! Рядом дети…
— Рядом никого. Только Нюша, первая соня во всем доме и первая выдумщица.
Асе очень хотелось узнать, почему доктор назвал Нюшу выдумщицей, но доктор говорил Ксении совсем о другом. Ксения стала испуганно доказывать, что в стенах детского учреждения не место взрослым чувствам, что авторитет важнее всего. Но Яков Абрамович вроде и не слушал ее и радостно повторял: «Милая Ксения… Милая!..»
Ксения не соглашалась быть милой, она стояла на своем:
— Нет, нет… Ничего личного! Мы с вами представители нового.