Ася могла бы объяснить, откуда у нее взялся столь презренный продукт, но обида лишила ее дара речи.
С Асей так постоянно! Решила поступить достойно и благородно, а приходится чуть не в драку лезть. Вчера, можно сказать, совсем растаяла, глядя, как радостно Ксения собирает ребят в колонию, а сегодня и глядеть на нее не желает. Ася даже мечтала стать похожей на Ксению. Но с этим кончено. Очень надо подражать такой придире! И, главное, хватает чужие зажигалки…
— Отдайте! Не имеете права! Я отнесу ее Варе.
— Шашкиной? — Ксения пожала плечами. — Понятно! Кому, как не Шашкиной?
— Отдайте! — Ася вырвала из рук Ксении зажигалку.
Бедная Варька, обиженная вчера Асей! Бедная… Ей-то никто не шепчет: «Милая, милая Варенька!», — никто не просит перед разлукой: «Выслушайте меня…»
— Все ей снесу!
— Все? И простыни?
— Чего? Нате их! Отдайте Татьяне Филипповне. Скажите, к отъезду вернусь…
Ася запнулась, вспомнив, что Ксения предложила выкинуть ее из списка отъезжающих, но сейчас и заикнуться об этом нельзя, ведь Ася это подслушала. Однако Ксения сама сказала:
— Ну, знаешь… С отъездом еще подумаем. Нуждающихся хватает, а в чужом месте особенно важна чистота коллектива!
Ася больше не стояла с гордо поднятой головой. Она обмерла при мысли, что Ксения соберет после завтрака детдомовцев, и гудящее, взволнованное собрание потребует от Аси объяснений. А что она скажет? Правду нельзя, врать не станешь…
И начнут говорить об Асе, как о Люсе Бородкиной. Когда Люську исключали, тоже говорили о чистоте коллектива…
Ксения деловито пересчитала простыни.
— Уже? Успела сплавить?!. Где шестая?
«Где? — ужаснулась Ася. — В лазарете, наверно!» — и пробормотала:
— Нет простыни… и искать негде.
— Ах так! Ступай немедленно в дортуар! К Шашкиной и не думай… Запрещаю! — Голос Ксении дрожит от обиды. — Вот попробуй, перевоспитай таких…
Ася поднялась на третий этаж и тихонько спустилась обратно. Надо было проскользнуть в лазарет, а затем швырнуть Ксении эту дурацкую буржуйскую простыню.
Простыня белела на полу у входа в лазарет. Схватив ее, Ася помчалась по коридору мимо опечатанной домовой церкви, мимо кухни, откуда уже доносился съестной дух.
Что это? Ксения в кухне! О чем она там секретничает с Лукерьей?
— Будьте начеку! — говорит Ксения. — Ребята без еды погибнут в дороге. Белье-то мы проворонили.
— Белье? — вскрикивает стряпуха. — Украли?!
Сразу обессилев, Ася прислоняется к стене.
Конец! И не возразишь и не докажешь!.. Сама только что сказала: «Нет простыни. Негде искать». Бывают же в жизни безвыходные положения…
Что теперь делать? Бежать! Оставить простыню на самом видном месте и бежать. Когда-нибудь Ксения раскается.
Ася тихо крадется по коридору. Вот и вестибюль. Каравашкин стоит у окна, спиной к Асе. Федя безмятежно спит на большом неуклюжем тюке. Ася с грустью глядит на светловолосую, всклокоченную голову, удивляясь тому, каким добрым, притихшим может выглядеть Федя…
Неподалеку в углу Ася замечает коричневатый мелок, каким вчера нумеровали ящики и тюки. Отлично! Она кладет на тюк сложенную в несколько раз простыню и выводит на ней:
«Ухожу навсегда. Ася».
Федя прочтет первым, затем прибежит Катя. Неужели и для них Ася станет обманщицей, как Люська, как «добрая фея»?
Прощай, детский дом! Сейчас Ася шмыгнет в дверь, выходящую в парк, оттуда калиткой выйдет в заросший травой переулок. Прощайте… Ася уходит. Уходит совсем. Навсегда!
Домой!
Сонный покой улиц еще не нарушен шумом шагов рабочего и служилого люда. Ася почти в одиночестве шлепает босыми ногами по прохладным, остывшим за ночь каменным плитам тротуара.
Минута, когда наконец на фоне легких перистых облачков показались кресты Параскевы Пятницы, придает Асе сил. Вскоре за церковью завиднеется пятницкий полицейский дом, конечно, бывший полицейский; следом — реквизированное владение бывшего князя Гагарина, а там и кирпичное здание с зелеными, то есть некогда зелеными, а теперь облезшими, заржавленными водосточными трубами; крылечко, возле которого Ася столько раз прыгала через веревочку.
За ночь сарафан Аси измялся, волосы не причесаны, но цветы, которые она несет, то прижимая букет к себе, то выставляя вперед загорелую тонкую руку, придают ее фигурке почти торжественный вид. Душистый ярко-белый жасмин предназначен в дар Варе. Уходя из детского дома, Ася сорвала в парке несколько цветущих, мокрых от росы веток и без зазрения совести прихватила с собой. В трудное военное лето цветы ценились куда меньше, чем овощи. Наркомпросовцы, наблюдая за детским домом, вовсе не интересовались клумбами и цветущим кустарником, зато, не щадя своих наркомпросовских сил, раздобывали семена и рассаду для грядок, вскопанных артелями детей. Нарвать цветов в зарослях парка не значило нарушить конституцию.