— Ну еще бы, ведь вы — «мути»! — вставил он поспешно.
— Нет, погодите-ка, я хочу объяснить Бобу более наглядно… — Снова смех, на этот раз общий. — Это человек, для которого строгий европейский костюм — повседневная одежда, как для белого. Который ходит в контору и предпочитает изъясняться по-английски.
— Вы хотите сказать, что слово «конъюнктура» для вас варваризм и вы употребляете его в смысле «удачливый», «благополучный»? Вы это имеете в виду? Ну вы же знаете газетное выражение «благоприятная конъюнктура»? — Сидевший на стуле американец подался вперед и, подняв к ним улыбающееся лицо, глядел на них снизу вверх. — А что такое «мути»? Пожалуй, мне следовало бы делать заметки, а не трясти ваш миксер, Фрэнсис.
— Медик, — пояснил Ксиксо.
— Ой, да оставь ты, бога ради, — рассмеялся Джейсон и залпом допил джин, а Фрэнсис поднялась навстречу запоздавшему Спадсу Бутелези, молодому человеку в рубашке-сетке золотого цвета и светло-голубых джинсах, и подвела его к другим гостям.
Когда Боб Серетти и Спаде представились друг другу, американец спросил, задержав его руку в своей:
— А что же тогда такое Спаде?
На лице Спадса, довольно светлом, с мелкими чертами, будто натыканными в тестообразную массу, словно навсегда застыло настороженно-удивленное выражение. К тому времени, когда он появился, остальные успели выпить не один мартини, и голоса звучали громко.
— А Спаде хочет пива, — обратился он к Фрэнсис, и все снова рассмеялись.
Джейсон Мадела поспешил ему на выручку — этакий добрый великан, извлекающий муху из стакана с водой:
— Он у нас из интеллектуалов. Это люди совсем другой категории.
— Да разве сами вы, Джейсон, раньше к ней не принадлежали?
В вопросе Фрэнсис была укоризна, несколько нарочитая: Джейсону Маделе, безусловно, хотелось бы дать американцу понять, что он не просто коммерсант, успешно ведущий дела в тауншипах, но еще и обладатель университетского диплома.
— Милая Фрэнсис, не будем вспоминать о грехах моей молодости, — ответил он, привычно становясь в позу человека, прячущего душевную рану. — Насколько я понимаю, в этом доме мужчинам положено трудиться; ну-ка, вот с этим справлюсь я. — И он принялся вместе с Фрэнсис разделять подтаявшие и оттого сплавившиеся кубики льда. — Велите слуге принести немного горячей воды, и все будет в порядке…
— Ой, я же пренебрегаю своими обязанностями! — воскликнул Серетти. Он внимательно слушал пространный рассказ Ксиксо о том, как сложно оформить поездку в один из бывших английских протекторатов, время от времени бросая негромко: «Так, так», «Ах, вот как?» — и теперь вскинул глаза на Фрэнсис и Джейсона, безмолвно предлагая им еще по бокалу мартини.
— Ничего, ничего, разговаривайте, для того все и затеяно, — ответила ему Фрэнсис.
Он улыбнулся ей доверчивой улыбкой смышленого любимчика:
— Я смотрю, вы двое здорово орудуете возле бара. Чувствуется, что сработались уже давно.
— А и вправду, давно? — подхватила Фрэнсис оживленно, но суховато. (Вопрос должен был означать: давно ли они с Джейсоном Маделой знакомы?) И, шутливым жестом защищаясь от удара, которого якобы ждал от нее, Джейсон сказал:
— Лет десять, должно быть, но вы уже и тогда были совсем большая девочка.
Между тем оба прекрасно знали, что за последние пять лет случайно встречались всего раз десять, где-нибудь в гостях а разговаривать им довелось и того меньше.
Во время ленча Эдгар Ксиксо продолжал рассказ о мытарствах с которыми связаны его поездки в один из бывших английских протекторатов, ныне маленьких государств, недавно получивших независимость и вкрапленных в территорию Южной Африки. Он вовсе не просит заграничный паспорт, объяснял Ксиксо, просто разрешение на проезд, только и всего, бумажку из Управления по делам банту, которая позволила бы ему съездить в Лесото по делу и вернуться обратно.
— Позвольте, если я правильно вас понял, вы уже там бывали? — спросил Серетти. Он склонился над облаком пара, поднимающегося над тарелкой с супом, и смахивал на прорицателя, который вглядывается в хрустальную сферу.
— Да-да, видите ли, у меня было разрешение на поездку… — начал было Ксиксо.
— Но это штука разовая: уехал-приехал, и все, — закончил за него Джейсон с добродушным нетерпением быстро соображающего человека. — Считается, что у нас, черных, нет никакой охоты разъезжать. Скажи им, что хочешь провести отпуск в Лоренсу-Маркише, и они расхохочутся тебе в лицо. А то еще, пожалуй, и с лестницы спустят. Оппенгеймер и Чарли Энгельгард могут отправляться на своих яхтах в Южную Францию, но Джейсон Мадела…
Все рассмеялись, как он, собственно, и ожидал, а кроме того, брошенные им вскользь слова — что, мол, эти два богача, эти влиятельные белые бизнесмены, когда с ними познакомишься поближе, оказывается, люди вполне приличные — создавали впечатление, что он-то, возможно, с ними знаком. Насколько могла судить Фрэнсис, это было не исключено: Джейсон — именно тот человек, на которого пал бы выбор белой верхушки, если бы ей понадобилось сделать символический жест, демонстрирующий ее связь с черными массами. Странным образом, Джейсон Мадела действовал на белых успокоительно: его темные костюмы и крахмальные сорочки городская речь и чувство юмора — все было точно такое же как у них самих, хоть и взялось неведомо откуда, и это позволяло белым забывать о неприглядных фактах той жизни на которую были обречены он и ему подобные. А как он тактичен, как умен… Ведь не только какой-нибудь миллионер, но даже и сама Фрэнсис как бы служила наглядным свидетельством всего, чего он лишен: она белая, а значит, вольна ехать куда ей вздумается и тем самым уже виновна перед ним. Но он не включал ее в число виновных; сознание это ей льстило, и она отвечала благодарностью, неприметной для окружающих, словно передаваемый под столом вексель…
Эдгар Ксиксо рассказывал между тем, что его вызывали в Особый отдел полиции на допрос.
— А ведь я никогда не состоял ни в одной политической организации, никогда ни в чем не обвинялся, и им это известно. Знакомых среди политических эмигрантов в Лесото у меня тоже нет. Я и не собираюсь ни с кем там встречаться, но ездить туда и обратно мне необходимо: у меня торговое агентство, продаю всякое оборудование для алмазных копей, и дело могло быть прибыльное, да вот…
— Может, надо кое-кого подмазать, — заметил Джейсон Мадела, накладывая себе салат.
Ксиксо испуганно вскинулся:
— А если нарвешься на такого, кто не берет, тогда ведь… Да еще при моей профессии, я же юрист!
— Чутье, — бросил Мадела. — Научиться этому нельзя.
— Объясните мне… — благодарственным жестом Серетти отказался от второго куска утки, предложенного хозяйкой, и, повернувшись к Маделе, продолжал. — Вы считаете, что взятки играют большую роль в повседневных отношениях между африканцами и представителями власти? Разумеется, я не о политическом отделе полиции, а о белом государственном аппарате вообще. Таков ваш личный опыт?
Мадела отпил вина и, поворачивая бутылку, чтобы разглядеть этикетку, ответил:
— Нет, я не назвал бы это подкупом — в том смысле, в ка-понимают у вас. А так, по мелочам… Когда у меня транспортная контора, приходилось к этому прибегать. Водительские права для шоферов и все такое. Выискиваешь какого-нибудь молодого клерка из африканеров: зарабатывают они мало и не прочь получить шиллинг-другой — все равно кого. Среди них попадаются понятливые. Можно бы, наверное, найти кого-нибудь чином повыше в Управлении по делам банту. Но тут надо суметь распознать подходящего человека… — Он поставил бутылку на стол, улыбнулся Фрэнсис. — Слава богу теперь я со всем этим разделался. Вот если только надумаю предложить какое-нибудь из моих снадобий бюро стандартов, а? — И он рассмеялся.
— Джейсон нарушил монополию белых на выпрямитель для волос, — весело пояснила Фрэнсис. — Но, что очень мило с его стороны, сам он не питает никаких иллюзий насчет качества своей продукции.
— Зато очень верю в ее будущее, — подхватил Джейсон. — Сейчас вот подумываю, не начать ли экспортировать в Штаты свои таблетки для мужчин. По-моему, как раз приспело время дать американским неграм приятное сознание, что они могут вновь обрести чуточку старой Африки — самую малость, во флакончике, а?