Павел (не оборачиваясь): Ты судишь опрометчиво, Кифа.
Петр: Я сужу, как подсказывает мне сердце, брат. А оно подсказывает мне, что если и есть какие чудеса, которые лучше всего свидетельствуют о нашей вере, то это чудеса любви и милосердия, творить которые повелел нам Господь прежде всего прочего.
Павел: А я говорю тебе, что ты судишь опрометчиво, Кифа! (Поднявшись со своего места и повернувшись к Кифе, который во время следующей реплики Павла садится на скамью). Ах, как же ты хорошо все рассудил, оставив веру без подпорок и лишив ее языка, которым она могла бы оправдаться!.. Только что прикажешь нам делать с остальными, Кифа?.. С теми, кто ковыляет к своему Господу, опираясь на чудеса, как на костыли и принимая их всем сердцем, словно сладкое лекарство? Уж не ваше ли милосердие подсказывает тебе лишить их надежды и оставить без помощи, словно новорожденных котят? (Негромко смеется). Хотел бы я посмотреть, много ли останется верующих между Иерусалимом и Смирной, если вдруг завтра случиться иссякнуть чудесам и люди перестанут подбадривать рассказами о них себя и друг друга? Боюсь, не одни ли вы с Йохананом?.. (Отойдя, идет по сцене, иногда искоса поглядывая на сидящего Петра, ворчливо). Или, может, ты думаешь, что если их вера не умеет обходиться без подпорок, то пусть себе и тонут, чтобы не мешать спасаться таким вот, как ты, Йоханан или Йакоб?.. Ну, тогда ты можешь быть уверен, брат Симон, что пока у меня еще есть хоть какие-то силы, я буду свидетельствовать о том, что видели и слышали мои глаза и уши. Как слепые прозревали, глухие начинали слышать, немые говорить, как люди радовались, видя, как нарушается естественный порядок вещей, как надежда мало помалу закрадывалась в их сердца, чтобы окрепнуть и, наконец, стать верой, которая передавалась, словно огонь от огня, от одного к другому – от матери к сыну, от брата к сестре, от соседа к соседу, и как эта вера рождала новые чудеса и заставляла людей пророчествовать и говорить на чужих языках, не стесняясь, что кто-то примет это за признак слабости и скажет им, что они верят не так, как им следовало бы… (Ворчливо) Впрочем, сколько мне известно, вам ведь не привыкать быть глухими и не слышать того, что на слуху у всего мира. Иначе вы бы не стали хулить ни Павла с его чудесами, ни самого Господа, о котором вы проповедуете, что он пришел к одним только сынам дома Израилева, как будто это не Израиль гнал его, когда он ходил среди вас, не находя себе ни пристанища, ни подаянья, или как будто это не Израиль распускал о нем слухи и торопил его к кресту, чтобы потом распять вместе с разбойниками и убийцами, чтобы преследовать даже саму память о нем, изгоняя и убивая тех, кто исповедовал его имя?.. Я знаю, Кифа, что многие теперь любят называть его «славой Израиля», хотя любой, кого ты спросишь на улице Иерусалима, скорее вспомнит о нем, как о его позоре, который следует поскорее забыть… (Сутулясь, медленно идет по сцене).
Небольшая напряженная пауза.
Петр (глухо, без выражения): Так значит, все это правда…
Павел молча продолжает мерить шагами дворик.
Все, что нам рассказывали о тебе, и что мы с негодованием отвергали, считая все эти рассказы, глупыми выдумками? (Растеряно смеется). Выходит, что все эти нечестивые люди, которые рассказывали о тебе, говорили правду, когда клялись, что ты отвергаешь Закон и Израиль и ни во что не ставишь Тору, хотя и не устаешь ссылаться на нее, когда у тебя появляется в этом нужда?..
Павел молчит. Небольшая пауза.
Но как же так, брат?.. Разве не сам ты проповедовал язычникам славу Израиля, так что они слушали тебя с трепетом и страхом? Разве не внимали они вслед за тобой Торе и Закону, как это и было когда-то обещано Аврааму?.. Почему же теперь ты говоришь вещи, от которых веет холодом и кажется, что воздух становится вязким, словно кровь?