Выбрать главу

Дома из зеркал.

Она вошла внутрь и её окутала уже знакомая атмосфера мрачности и разврата. Глупости всё это, убеждала она себя, просто воображение разыгралось, взбудораженное историей дома, в котором были совершены жестокие преступления. Она поднялась наверх и остановилась в коридоре, там, где было обнаружено тело заколотой девушки. На стене она заметила несколько засохших капель крови. Всего несколько капель, а сердце уже готово было выпрыгнуть из груди.

Она ходила из комнаты в комнату, в поисках чего не знала сама. Придя сюда, она почувствовала себя дурой. В этом районе ей повезет, если машина останется там, где она её оставила. А, ведь, могло случиться и что-нибудь похуже. Одинокая женщина в пустом доме в дурном районе. Если за ней кто-нибудь наблюдал, он мог прийти сюда. Такое случалось. Кто услышит её крики на пустой улице, когда её будут насиловать и убивать? Даже если услышат, кому какое дело? Жители этого района давно равнодушны к подобным вещам. Просто очередной женский крик.

Полиция уже побывала здесь. Ничего интересного в доме не осталось. Она подошла к двери, ведущей на чердак, и остановилась. Неужели, она хочет подняться туда? Одна? Именно на чердаке доктор Кровь-и-Кости с подельниками занимались своими черными делами. Однако же прошло 20 лет, а в привидений она не верила.

Чердак оказался неприятным местом, полным ненависти и боли. Она снова попыталась убедить себя, что это игра воображения, но не смогла. Стропила были увешаны паутиной, на полу лежала пыль и грязь. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы пройти дальше. В голове у неё возникали фотографии с места преступления, которые она знала наизусть. Кровь, внутренности, кожа, прибитая к стенам. Казалось, она чувствует её кислый запах, как на скотобойне.

- Ничего, - сказала она вслух и пошла вперед. Её голос потонул в гнилых стенах, которые видели чудовищные кошмары. Её окружал запах сырости, в нос ударила вонь какой-то грязи. Пол на чердаке был очищен от пыли, казалось, была стерта даже краска. Посреди этой чистоты что-то лежало. Это оказалась куча из костей и шерсти. Похоже на кошку. Ни крови, ни мяса не было, будто ветер их каким-то образом сдул. Она никогда не видела ничего похожего. Даже кости выглядели будто отшлифованными. На ближайшей стене висели куски плоти, похожие на паклю. Там же висело ростовое зеркало, его поверхность была заляпана грязью двадцатилетней давности.

Что же случилось с этим бедным созданием?

Ничего подобного раньше не было. Не было, когда они с Фенном были здесь. Всё произошло в течение последних нескольких часов.

Она сбежала по лестнице и выскочила на улицу, к машине. Она тяжело дышала, сердце стучало, как безумный барабан. И причиной этого было, отнюдь не нервное напряжение.

Она уехала, её голова была полна самых мрачных и отвратительных мыслей.

***

Когда Лиза вернулась в номер, ей позвонили. Это был Фенн.

- Ещё одно убийство, - без предисловий сказал он.

- Где?

- На побережье. Мы думаем, тело туда привезли. Вскрыто весьма профессионально. Не как девушку в доме. По всем правилам.

- Это он, - выдохнула Лиза.

- Может быть.

- Точно, он.

- Пока рано говорить, док.

- Это он, я точно знаю, - только и могла она сказать.

- Есть ещё кое-что, - сказал он, вздохнув. - Может связи и никакой, но дело касается нашей неизвестной. Её собирались завтра похоронить, но внезапно морг сгорел. Пожарище ещё разгребают, но останков её пока не нашли.

У Лизы в груди что-то сжалось. Каким-то образом, она ожидала, что так и будет.

Фабрика кошмаров.

Во сне Фенн был один.

Это было единственным постоянным условием его кошмаров. Одиночество, безумие. Ему было холодно, он замерзал. Он был голым, кожа покрылась мурашками. Он чувствовал себя, будто готовый лопнуть пузырь.

Он находился в крошечной комнате окруженный тьмой. Он чувствовал, что рядом что-то есть... но где? Не здесь и не там, не рядом и не далеко. Он огляделся вокруг, но в кромешной темноте не разглядел никого и ничего. Его пальцы были стянуты какой-то веревкой, а бедра схвачены кожаными ремнями. Он дергался, пытался вырваться, высвободить пальцы, пока те не заболели, а сердце не начало биться странными слабыми непостоянными ударами.

Огромные масляные капли пота проступили на лбу, потекли по щекам. Может, даже не пот это был, а кровь. Свернувшаяся кровь. Он чувствовал на губах её вкус, медный и грязный.

"Я истеку кровью до смерти" - подумал он. В этой мысли не было страха, только констатация факта.

Он потянулся к стенам из стекла. Они были покрыты влагой... или кровью. Его кровью? Чьей-то ещё?

Фенн взглянул вверх, откуда бил слабый лучик света. Оттуда на него смотрели глаза, безжизненные злобные глаза. Глаза палача. Глаза рептилии.

До него донесся голос. Далекий, холодный, равнодушный. Он, кажется, спрашивал о чём-то. Язык был искажен, будто звучала какая-то гортанная иностранная речь.

Глаза продолжали смотреть, равнодушно, холодно.

Голос начал гудеть.

Ему на голову упала капля воды.

Затем ещё одна и ещё.

Потекла целая струйка воды.

Глаза продолжали смотреть.

Вода текла по его лицу уже сплошными струями. Это вода? Кровь? Всё вместе? Ни то ни другое? Гул усилился. Глаза моргнули и продолжили смотреть. Фенн издал хрип. Но страшно ему не было.

Ему не страшно.

Ему не страшно.

Фенн начал кричать.

Затем Фенн проснулся и обнаружил себя, прижавшимся к стене, пальцы впились в холодную штукатурку. Тихо всхлипнув, он сел на кровати и стер с лица пот.

Я схожу с ума, подумал он, и эта мысль ужаснула его.

Я схожу с ума, потому что только сумасшедшим каждую ночь снится один и тот же сон. Я съезжаю с катушек прямо как Сомс.

Впрочем, с другой стороны, он понимал, что это не так. Он не сходил с ума и сон этот не снился ему каждую ночь. Может, раз или два в неделю. Раньше такое случалось не чаще пары раз в месяц. Когда было в последний раз? Две ночи назад. Этот сон начинает сниться всё чаще. Отрицать глупо. Когда что-то начинает происходить с завидным постоянством, тому есть причины.

Спокойно, сказал он себе. У тебя стресс от мыслей о мудаке Эдди Зеро и Лизе Локмер. Ты в порядке. Просто держи всё под контролем.

Держать под контролем?

Да, конечно. Держи под контролем, крепко завинти крышку этого котла и держи, пока давление не станет таким высоким, что сорвет её к чертям.

Он протянулся к стакану воды, который поставил перед сном и выпил его до дна. Затем закурил.

Глаза, подумал он, чертовы глаза. И голос. Что вся эта хрень значит?

Сны, ведь, обладают символизмом, так? Кто-то считает, что так. Другие говорят, что сны - это просто способ очистить голову от всякого барахла, избавление подсознания от всякого ненужного, накопленного днем. Если так, ему понадобится метла побольше, потому что мусора былл слишком много. Он, как будто, зацепился за что-то.

Фенн в очередной раз подумал, не поговорить ли с Лизой об этом. Но нет, он не станет. Не хотелось, чтобы она считала его чокнутым.

Она не станет так думать.

Больше всего он боялся, что, если заговорит об этом, та дрянь окончательно овладеет им и он закончит, как Сомс.

Он затушил окурок и закрыл глаза.

Больше снов не было.

Логово Паука.

Было уже поздно, а Паук всё лежал в кровати.

Подобно горному луноцвету, он редко поднимался до заката. Ничего сверхъестественного, он просто ненавидел день. Он ненавидел шум, толкотню, толпы, а больше всего, самих людей. Они пялились на него. Они всегда на него пялились. Как будто, он какой-то уродец.

Ночью было лучше. Можно было спрятаться в тени или затеряться в одной из бесчисленных темных комнатушек. Вся его странность могла быть скрыта мраком. Он был частью ночной жизни Сан-Франциско.

Он вылез из кровати и подошел к окну. В небе поднималась луна.

Он знал, где-то там, в городе, полиция, подобно беспокойным муравьям мечется туда-сюда, пытаясь восстановить закон и порядок. На их территории завелся убийца, думали они. Но их замыленные ограниченные взгляды не видели ничего, кроме нелепых улик и доказательств. Того, что всё это было частью большей картины. Они знали только факт. Убита молодая девушка, тело растерзано. Но они не знали, зачем? Они вместе со штатным психиатром, наверняка, решили, что мотивом была похоть или сумасшествие. Нет, дело в другом. Истинные причины произошедшего находятся далеко за пределами их ограниченных умишек.