Канц подняла голову. Глаза девушки были прикрыты, а губы сжаты.
— Это вы меня простите, сэттар. — Лайса говорила тихо, изо всех сил стараясь придать голосу покаянный тон — Я забылась. Само собой, можете трах… использовать меня по своему усмотрению. Я больше не буду… сопротивляться. Я буду терпеть, сэттар Дэннис. Только не выгоняйте меня, ладно? Мне в самом деле идти некуда.
Тирон растерялся. С чего это дурочка взяла, что он собирается гнать ее? Ведь вроде только что договорились жить вместе. И с чего девчонка взяла, что он собирается шпилить ее в зад? Напугал, понятно. Лайса нихрена не увидев и не поняв толком, подумала невесть что…
Не надо бы так с ней. Она же не шлюха. И ей страшно.
— Ты меня боишься? — протянул ей полотенце, ощущая мягкую сильную лапу, сжавшую кадык. Во рту стало горько, а виски сдавила боль. — Не бойся, я правда не трону. И не выгоню, не придумывай. Договорились же… что мы вместе. Ты давай мойся. И на кухню. Вина выпьем, к херам эту постель… Не умею я с бабами, Лайса Канц. Вот… так уж…
Вышел мягко, перекосив лицо рубцом натянутой ухмылки, невероятно злясь на самого себя!
Зверь. Зверь и есть. Правильно сказал Трэвил — "пожалейте вашу девушку!" Какая постель, какая семья тебе? Семья твоя — помойные черви и дом твой — крепкая клетка в зверинце. Давай еще, обидься на иномирную тварь, что сожгла тебе полморды! Мало. Надо бы еще и яйца сжечь, чтоб не плодился, мудак.
Войдя в комнату, не включив свет, стянул с себя мокрую одежду. Хорошо, слишком раздеться не успел! Почувствовать ему захотелось, видите ли… Прекрасно, что Лайса ничего толком не поняла. И прекрасно, что в возбужденном состоянии сквозь поры кожи Гибридов выделяются не только адреналин и феромоны, но и галлюциноген… В малых и очень редких дозах он не вреден. Хватило пары миллиграммов, может быть, чтоб оболванить девчонке голову. Конечно, видеть она не видела, но желательно бы ей забыть и то, что разглядела мельком…
Рубиновую сетку сосудов и вен на руках, например.
Редкие плотные мелкие рубиновые пластинки, в некоторых местах перемешавшиеся с кожей…
Рубиновые брызги света. Жар.
Лучше пусть уверится, что он решил — таки отодрать её в зад.
На стол Тирон накрывал трясущимися руками, гоняя в глотке раскаленные осколки стекла.
"В жизни больше к ней не прикоснусь. Есть же шлюхи, в конце концов, если приспичит…"
Лайса вошла в кухню посвежевшая, все еще пряча глаза и неудобно морщась.
— Давай, садись. — Дэннис двинул круглый стул ближе — Тебе, может, кофе?
Она кивнула. Вдруг, сорвавшись с места, начала неумело помогать, переставляя посуду, пролила вино, просыпала на стол мелкое печенье.
И тут же их руки принялись собирать мягкие, пахнущие ванилью кругляшки… Пальцы встретились. На момент вдруг как пристыли друг к другу… Разбежались.
— Слушай, Лайса. Сколько тебе было, когда ты попала в интернат?
Девушка тряхнула черно — белой головой.
— Восемь лет, сэттар.
— Где жила до того? В записях о тебе мало информации.
— Это неинтересная история. Ну, если хотите, расскажу. Только я мало что помню.
Рассказ ее оказался сбитым, обрывистым, даже несколько неправдоподобным.
Сейчас он тек сквозь вино и кофе. Тек расплавленным стеклом…
___________________________________________________________________
*Талковый соус — соус с добавлением перезревших семян талкового перца. Невероятно острый.
*Янспрет — противозачаточное средство длительного действия. Янспрет — форте М.
*Ракштар — недопустимое ругательство. Дословно: "Отродье шлюхи и ее сына". За такое оскорбление могут убить.
Глава 15
Свое детство Лайса Канц помнила плохо. Совсем плохо. Иногда память подсовывала какие — то странные, чередующиеся между собой картинки. Вдруг из небытия возникали, то высокая, худая женщина в неопрятной одежде и со злым, вечно недовольным лицом, то раскаленная железная печь. В совокупности с печью и женщиной приходило ощущение замерзших ног и рук.
Как правило, это видение сменяло другое: высокий потолок, расцвеченный идеально круглыми светильниками, льющими странный мертвенный голубой свет вниз и по сторонам. Рядом с этими кадрами шла боль во всем теле.
Когда Лайсе нечего было делать, она думала об этом. Девушке казалось, что голубой свет и боль — это одно. Железная печь, женщина и холод — другое. Разные отрезки, разные дорожки чьего — то пути. Может даже и ее, Лайсы. А может, и нет.