— Простите, но я вам ничем помочь не могу. — Шепелев хотел было идти, но Полозков снова придержал его рукав. — Ну что вам надо от меня, фермер? — отмахнулся учитель.
— Прижать их, гадов ползучих, к ногтю! Вот что!
— Так и прижмите. А я здесь при чем?
— Эх, учитель! — Полозков совсем, кажется, разочаровался в новом учителе, о котором столько басен ходило по селу, и вышел из класса. — А я думал!.. А ты такой, как и наш участковый... Тьфу!..
Но ходил в школу Полозков не зря. Вернувшись на ферму, он пригласил к себе кормачей Кондратьку и Володьку, поставил их перед собой по стойке «смирно» и строгим тоном сказал:
— Ну что, дорогие мои, наконец-то вы попались! Допрыгались, красавчики! Я ведь предупреждал! Вы что, думаете, я шутки шутить с вами буду? Нет, никогда! Никогда, шельмы! Исключено! Вы выведены на чистую воду, и выведены благодаря новому учителю Ивану Валентиновичу, который сразу же, с листа, обрисовал ворюг, а потом я мог увидеть вас в зеркале, которое висит прямо в школьном гардеробе. Не выкрутитесь! Признавайтесь, кто купил у вас, негодяев, комбикорм? Кому загнали, а? Чистосердечное признание... вы в курсе... да-да... Ну! Быстрее!
Кондратька почесал за ухом, а потом махнул рукой и признался:
— Да Маньке сбыли, кому ж еще.
— Ага, — кивнул Володька и жадно втянул носом воздух.
— За сколько?
— Мешок — бутылка.
— «Мешок — бутылка». А скотина голодная... Вам не жалко ее? Почему глаза опустили? Эх вы, бесстыдники! Подаю в суд.
Расхитители взмолились, а Кондратька даже упал на колени:
— Не губи, товарищ заведующий! У меня же семья. Дети у меня.
Как и не ранее, Полозков простил их. Как-никак земляки. Но предупредил:
— Последний раз чтоб!..
А Кондратька и Володька, посовещавшись, решили наказать учителя-фокусника — облить кипятком в колхозной бане...
Вечером, встретив Шепелева на улице, Полозков признался ему, что использовал его имя, благодаря чему быстро вышел на воров и их сподручных. Учитель простонал и театрально закатил глаза:
— Все, мне конец! Я попал, кажется, в самый настоящий цирк!
День, когда ветврач Егорович должен был ехать в соседнее село Боровики в сваты, подкрался как-то незаметно, словно самый обычный, будничный день. Была ночь — стало утро. Прокукарекали петухи в Хуторе, зазвенели подойниками женщины, протарахтели трактора и грузовики по улице.
Выше голову, Хутор!
Да вот беда, настроение не у каждого было на должном уровне. В том числе и у Егоровича. Только сейчас, утром, он узнал, что не может поехать в сваты самый главный сват — директор школы Саксонов. Авторитет. Уже одно его появление в хате невесты произвело бы фурор, однако на директора вчера вечером, когда он возвращался с работы домой, напали какие-то негодяи, натянули ему на голову мешок и надавали тумаков. Потерпевший не успел обратиться в милицию, хотя и собирался, его опередил участковый. Он сам пришел в хату Суклеты с первыми петухами и посочувствовал Саксонову. Супостатов пообещал немедленно отыскать, живыми или мертвыми, но для этого потерпевший должен говорить правду, и только правду.
— Слушаю, Павлович, — участковый устроился за столом и нацелился записывать все, что будет говорить ему директор. — По порядку. Пожалуйста. Ну, ну.
Саксонов сначала не хотел ничего рассказывать участковому, не доверял ему, потому как было таких историй в Хуторе немало и раньше, а что-то не припомнит, чтобы нашел когда преступника Боровой. Наделает шуму — и все, забудет. Но и понимал, что упираться бесполезно, участковый настоит на своем все равно, так что незачем зря терять время. Саксонов намеревался обратиться сразу в райотдел, на- прямую, прыгнуть через голову участкового. И это было бы, с его точки зрения, разумным шагом. А вот теперь он должен рассказывать Боровому о вчерашнем и бриться, потому что спешить в школу надо, хотя и вид такой, что страшно перед учениками показываться.
— Иду, значит, из школы. Настроение — хорошее. Строю планы разные. А стоило мне взяться за ручку своей калитки, как откуда ни возьмись... мешок на голову — шасть. И сразу же посыпались кулаки.
— Все?
— Все.
— На кого подозрение падает у тебя самого, Павлович?
— Вопрос сложный. Вроде бы и к чужим женщинам не шастаю, не ругаюсь с людьми. Наоборот, помогаю, если кому надо, например, письмо написать или жалобу сочинить какую... Служу людям. Поэтому подозревать никого не берусь.
— Так, так, так, — участковый барабанил пальцами по столу. — А не могло ли покушение на жизнь предназначаться нашему молодому учителю за его фокусы, а ты, как говорят, подвернулся под горячую руку. А?