После полуночи Стас копошился возле до блеска протёртого чёрного ящика, того, что в этом доме именовали «блоком». Ящик имел размеры двадцать пять на сорок и кроме вентиляционных отверстий в боковых стенках ничем не выделялся. Внутреннее содержимое было в ведении одного создателя, но начинка была достаточно тяжёлой – Лидия никогда бы его не подняла в одиночку. Блок подключался к обычной электросети. На случай отключения электроэнергии Кураев организовал страховочный генератор: пока происходит процесс перемещения в прошлое и обратно, блок непременно должен работать, отключить его можно лишь по возвращении. К блоку прилагались два пульта дистанционного управления размером с толстый маркер, кнопка на каждом располагалась сверху и предназначалась для нажатия большим пальцем. Чтобы их не путать, Кураев пульт отправления в прошлое сделал в белом цвете, а обратный – в чёрном.
Лидия наблюдала за его действиями снисходительно, но спать сама не ложилась, хотя всё время испытывала позывы ко сну. У мужа была в распоряжении целая неделя, все шесть-семь дней он мог творить, что хотел, проводить какие угодно эксперименты, устраивать языческие ритуалы у костра, ведь нет, дождался жену, выбрал день, когда она вернулась из города и завлёк в провокационный процесс.
Несколько раз Кураев бродил по двору, присматривался, что-то отмерял, записывал. Лидия наблюдала из окна, помешивая кофе, сначала сваренный по его просьбе, потом разлитый в две чашки для обоих, терять стало нечего – сна сегодня не будет. Стас мелькал на морозе в пуховике нараспашку, благо прогнозы не оправдались: наружный термометр опустился лишь до восемнадцати по Цельсию, настоящий мороз ожидался под утро.
– Сколько процентов вероятности ты дашь на успех моей попытки? – Стас толкал к азарту, хотел подразнить, чтобы скрыть нарастающее волнение.
– Только не начинай опять… Я устала от этих разговоров.
– И всё же?
Лидия попыталась осмыслить предыдущий вопрос, позже выдала со всей серьёзностью:
– Одна целая и три сотых…
– И на том спасибо!
Жена ему польстила, на самом деле она была уверена, что вероятности нет никакой, она равна нулю без сотых и десятых: этот дурак постоит на снегу, сжимая в руке белую пластмассовую безделушку, пощёлкает ею туда-сюда и вернётся в дом не солоно хлебавши – расстроенный, разочаровавшийся в жизни, лишённый надежд на будущее…
– Как у тебя всё легко и просто… – Лидия возобновила приевшийся разговор, лёжа на диване. – Хорошо вот так, ни о чём не париться: сварганил неизвестно что – побежал скорей запускать… Может твои фокусы опасны для жизни! Ну понятно, раз детей нет, можно ворочать всё, что угодно… А жену не боишься вдовой оставить? Меня тебе не жалко?
Станислав сразу сделался хмурым, самодовольный вид куда-то исчез, глаза заблестели, появилось желание спрятаться от стыда. Зачем надо было поднимать запретную тему именно сейчас – две запретных темы, они, как удар ниже пояса.
– Это моя вина… – сказал он, – насчёт детей… Я знаю.
– Перестань…
– Да-да, моя. С тобой всё в порядке, хоть ты говоришь дело в тебе… Я уверен, что именно во мне, странно, и почему ты не ушла от меня до сих пор? Может ещё успеешь: сорок два – не предел, родишь от человека – нормального, не шизофреника, без этих глупых идей, экспериментов, вычислений, без этих дурацких опасных для жизни приборов и прочего хлама…
Лидия вскочила с дивана с раскрасневшимся лицом.
– Ну ты точно идиот! – Она скрылась за дверью ванной, шандарахнув ею со всей силы, так, что с боку наличника треснула штукатурка, щёлкнул замок и наступила тишина. Кураев тяжело задышал, взгляд остановился на ковре – на фрагменте орнамента, похожем в совокупности на львиную голову, несуществующий в природе цветок и одновременно кривоногую банкетку, в точности такую же, что стояла возле его ноги.
Он приблизился к ванной комнате.
– Лидуш! – Стас привалился к двери грудью, плечом, щекой, рука тихо постучала костяшками. – Лидуша! Прости меня, дурака, я повёл себя глупо…