Штром обратился к Баффингэму:
— Это не соответствует вашим показаниям.
— Я сказал только то, что знаю. Возможно, я читал дольше, чем обычно. Наверное, долго не мог заснуть. Не знаю.
— Похоже, здесь никто ничего не знает! — проворчал лейтенант. — Грант, вы пошли в подвал не потому, что услышали шум! Вы сами создали этот шум! Это вы подметали лестницу!
Мне показалось, что Штром надеялся принудить к признанию каждого из них. Он сверлил взглядом, напирал, снова и снова повторяя свои обвинения. Но мистер Грант последовательно отстаивал свои показания. Он становился все более утомленным, слабым, разбитым, но держался стойко.
В конце концов Штром сдался.
— Черт побери, я сыт всем этим по горло! — в бешенстве прохрипел он. — По мне, пусть вас всех здесь поубивают! Отправляюсь домой и ложусь спать.
Он встал, вышел из комнаты, бормоча что-то сержанту, и с треском захлопнул за собой дверь.
Мы, четверо оставшихся в моей комнате, растерянно смотрели друг на друга. Все казались совершенно опустошенными. В душе мне было жаль мистера Гранта, и я сказала ему то, о чем сегодня вспоминаю с большим удовольствием.
— Никогда не поверю, что на меня напали вы, мистер Грант. Ничто на свете не может меня убедить в этом!
— Вы правы, мисс Дакрес, — кротко кивнул он.
— Черт бы побрал всю эту полицию! — проворчал Баффингэм. — Я иду спать. — Он с угрюмым видом вышел и побрел по лестнице.
Ходж и мистер Грант тоже поднялись со своих мест.
— Не стану проявлять учтивость и просить вас остаться, — сказала я. — Вы оба смертельно устали. И я тоже!
Я проводила их до двери. Проходя мимо стула, на котором сидел Штром, я наклонилась, чтобы поднять что-то, лежавшее на полу. Это был лист бумаги.
— Надо надеяться, вы оба будете спать спокойно и крепко. Под охраной полиции можно… Послушай, Ходж, смотри-ка, ведь это прощальное письмо, которое записал по памяти Уэллер… Письмо Розы Либерри. Должно быть, выпало из кармана Штрома.
Кистлер, склонившись через мое плечо, прочитал его. Мистер Грант тоже проявил живой интерес. Он прочитал эти трагические строки и, не вымолвив ни слова, опустился на пол.
— Боже мой, он упал в обморок! — закричал Кистлер. — Помоги мне уложить его на диван.
Мистер Грант оказался легким как перышко. Из холла пришел нам на помощь дежурный детектив, и мы втроем попытались привести в чувство этого пожилого человека. Наконец он пришел в себя, но лежал неподвижно. Он был смертельно бледен, однако глаза его блестели.
— Слишком много вопросов, — пробормотал он и снова закрыл глаза. Казалось, он уснул.
— Штром очень грубо с ним обошелся,— возмущенно сказала я. — Лучше всего, если он спокойно полежит здесь.
Полицейский остался в комнате и смотрел безразличным взглядом в окно. Я сидела у дивана и следила за изможденным стариком. Когда он опять открыл глаза и взглянул на меня, слабая улыбка скользнула по его лицу.
— Что я, собственно, прочитал? Ах да, какое-то письмо…
— Это письмо обнаружилось сегодня утром. То есть это только копия. Может быть, вы помните, что здесь, в Джиллинг-сити, проходил когда-то большой, скандальный судебный процесс. Одна девушка по имени Роза Либерри тогда лишила себя жизни. Ее предсмертное письмо могло кому-то очень повредить. Единственный оставшийся в живых человек, который видел оригинал этого письма, запомнил, однако, каждое его слово. Это копия ее письма.
К моему удивлению, мистер Грант кивнул.
— Я очень хорошо помню «дело Либерри». Это был большой скандал. Да, я все это помню. Но предсмертного письма юной девушки не нашли.
— Мы все это узнали только сегодня, — повторила я.
Я колебалась, но, по-видимому, старика очень интересовало это дело, и он ждал дальнейших объяснений. Кроме Ходжа и сержанта, здесь не было никого, кто мог бы что-то услышать. Почему бы мне не рассказать правду этому безвинному старику? Появился наконец человек, который помнил об этом происшествии. Может быть, даже друг семьи Либерри. Во всяком случае, он должен узнать правду. Но я решила не упоминать Уэллера.
— Мы нашли того полицейского, который первым оказался на месте происшествия. Мы смогли также доказать, что миссис Гэр заплатила ему за молчание. Лейтенант Штром вынудил этого человека признаться в том, что он нашел предсмертное письмо несчастной юной девушки и позволил миссис Гэр дать ему взятку за молчание. Письмо было уничтожено.
— Уничтожено? Но это…
— Бывший полицейский запомнил его абсолютно точно. Он ведь тоже не мог забыть это дело! Оно долгие годы лежало на нем тяжелым грузом. Он по памяти восстановил письмо и отдал копию лейтенанту.
Мистер Грант опять закрыл глаза. Он был так бледен, что я позвала Ходжа. Но на этот раз он не потерял сознания. Через несколько минут он снова открыл глаза.
— Чрезвычайно интересно! — пробормотал он и сел.
Ходж и детектив помогли ему подняться на ноги. А затем он обратился ко мне, но речь его была совершенно рассеянна:
— Очень интересно. Я хорошо помню это дело. Я помню и родителей этой девушки… Ее смерть была таким жестоким ударом… прежде всего сопутствующие обстоятельства… Это письмо совершенно по-новому освещает дело… Вы позволите мне еще раз внимательно перечитать его? Разумеется, завтра утром я верну его лично лейтенанту. Очень интересно…
Я опять заколебалась. Штром, конечно, рассвирепеет, но он и без того большей частью бывает таким! Если письмо пропадет, то ведь можно заставить Уэллера сделать еще одну копию. Я внимательно посмотрела на мистера Гранта. Он покраснел, словно ребенок, который просит о каком-то особом одолжении.
— Не вижу причин, почему бы мне не дать вам это письмо, — проговорила я и протянула ему этот лист бумаги.
Грант осторожно принял его. Мне и в голову не приходило, что он может его потерять. А затем трое мужчин ушли. Ходж и детектив некоторое время оставались у мистера Гранта, затем Ходж вернулся ко мне.
— Странно, — сказал он, — похоже, этот клочок бумаги нагнал на него страху.
— Во всяком случае, письмо необычайно заинтересовало его. Но он ведь был совершенно изнурен допросами. Думаю, что он упал в обморок скорее от сильной усталости, чем от страха. Все-таки странно, что он попросил дать ему возможность еще раз прочитать письмо.
— Я не согласен с тобой, — сказал Кистлер. — Он даже поразил меня тем, как хорошо выдержал перекрестный допрос. Казалось, он совершенно не воспринимал выпады Штрома. По-моему, его ошеломило письмо.
— Что это означает?
— Либо многое, либо совсем ничего. Он ведь сказал, что знал эту семью. Для друга семьи тот скандал должен до сих пор казаться ужасным. Такое легко не забывается. И тут после всех этих лет как с неба падает письмо. Ведь оно доказывает, что девушка была жертвой, доведенной до смерти. Это могло сильно потрясти старого человека.
— Сегодня вечером во время допроса вообще не упоминалось о «деле Либерри». Штром говорил об этом только Баффингэму.
Детектив Джонс, приоткрыв дверь, просунул голову в щель и сказал:
— Я вообще-то должен доложить шефу. Но он был в таком плохом настроении, что если я сейчас ему позвоню, он, вероятно, оторвет мне голову.
— Подождите до завтра, — сказал Кистлер.
— Раз вы дежурите в холле, ничего не случится, — успокоила я усердного молодого служаку. И, таким образом, лейтенанта Штрома оставили в покое. Сегодня я задаю себе вопрос, могло ли что-либо измениться, если бы мы ему позвонили. Но не могу себе этого представить. Я провела беспокойную ночь. Почему я не могла заснуть, для меня осталось тайной, ведь я устала как собака. Мистер Уэллер домой не вернулся. Вероятно, его арестовали. Следовательно, если убийцей был он, то мы были в безопасности.
А если виновным был не Уэллер, то на этот случай в холле дежурил Джонс, охраняя нас. Я оставила открытой свою дверь в холл и могла слышать даже шуршание газеты, которую читал Джонс. Я начала думать о мистере Гранте. Его поведение было для меня довольно загадочным. «Очень интересно, чрезвычайно интересно. Я знал эту семью»,— сказал он. Его голос звучал у меня в ушах, когда я тщетно пыталась заснуть. Я попробовала представить себя на месте мистера Гранта лет двадцать назад. Тогда ему, наверное, было приблизительно лет пятьдесят. Приятель мистера Либерри. Возможно, также и друг мисс Стайнс, той самой тетки Розы. Вероятно, живы еще и другие близкие этой семьи. Первым делом я должна убедить Штрома разыскать всех еще живых знакомых Либерри и сказать им правду. Они имеют право ее знать.