— Да, там у нее под юбочкой, — повторил Чарли, словно заезженная граммофонная пластинка.
— Да, там найдется что-то в самом деле сладенькое, под этой юбочкой, — сказал Ник и облизнул губы.
— А почему вы назвали их хиппи? — спросил Уоррен.
— Мы говорим об этой кошечке, а он о хиппи, — сказал Чарли и покачал головой. — Что-то у тебя не в порядке, парень.
Уоррен подумал, что они, должно быть, признали его своим. Деревенские мужики не стали бы обсуждать белую кошечку с негром, если бы не считали его старым добрым другом. Возможно и другое: его отповедь по поводу почасовой оплаты подзавела их. Ведь он же прямо сказал им: я плачу вам хорошие баксы и ожидаю от вас за это работы. И затронул их самолюбие. В конце концов, может быть, они и не любители.
— Так почему же хиппи? — снова спросил он.
— Один был одет во все черное и выглядел так, словно он проспал в этой одежде целый месяц, — сказал Чарли. — В левом ухе у него сережка. Длинные волосы черного цвета. На вид лет сорок, и в общем со всех сторон засранец хиппи.
— Это и в двадцать-то лет слишком поздно, — сказан Ник и покачал головой.
— И другой тоже под стать, — сказал Чарли. — Длинные рыжие волосы, одет в барахло, из какой-то мусорной корзины.
— Настоящая парочка проклятых хиппи-взломщиков, — сказал Ник.
— Вы говорите, что они там засекли движение… Когда же они сделают попытку?
— Эй, он спрашивает у нас совета, — сказал Чарли.
— Черт меня подери, — подыграл ему Ник, — это у любителей-то совета.
Но оба уже улыбались.
— Если они просидели там с половины двенадцатого…
— С одиннадцати сорока, — уточнил Чарли.
— Так, с одиннадцати сорока и до пяти утра…
— Было чуть-чуть больше пяти.
— Есть вероятность, что именно тогда они и планируют совершить налет? Между полуночью и пятью утра?
— Может быть и так, — сказал Чарли.
— Значит, завтра, между полуночью и пятью утра, так? — Уоррен хотел подтверждения.
— Может быть, — ответил Ник.
Он тоже улыбался.
— А что тут забавного-то? — спросил Уоррен.
— Мы ведь прикинули…
— Это было, когда я вошел с заднего хода, чтобы сменить Чарли, и мы оба стали наблюдать за этой «хондой» из верхнего окна…
— И никто при этом нас не засек,Чамберс, потому что мы использовали старый трюк, спрятавшись в тени…
— И тогда мы прикинули, что если эти два засранца хиппи наблюдают за домом с таким интересом…
— Сидя так, словно им принадлежит эта чертова улица…
— Не заботясь о том, что их могут увидеть, что их внимание к этому дому может показаться подозрительным…
— В общем, мы подумали: они настолько чем-то поглощены, что вряд ли заметят, если кто-то подойдет сзади к их машине и проверит номерной знак.
— Поэтому когда я сменил Чарли, он прошел по побережью до Пеликанового рифа, а потом вернулся обратно по улице и засек номерной знак на машине…
— И проверил его через автосправочную, — сказал Ник.
— И узнал имя и адрес человека, которому принадлежит эта машина, — сказал Чарли, ухмыляясь.
— Она зарегистрирована в Сент-Пите, — сказал Ник.
— Что означает, что они не местные и остановились здесь в каком-нибудь мотеле…
— И у нас есть возможность отыскать их, даже если их и не сцапают с поличным в доме Пэрриша…
— Если только они не спят прямо на побережье, что, судя по их виду, весьма вероятно.
— Как его зовут? — спросил Уоррен.
— Артур Нельсон Хэрли, — ответил Чарли. — Только я не могу вам сказать, тот ли это, который весь в черном, или это рыжий. — Его ухмылка стала еще шире. — Это оттого, что я всего лишь плохонький старый любитель, вы же понимаете.
— Давайте-ка снова позовем эту маленькую девчушку и попросим у нее еще немного пивка, — сказал Ник.
Глава 4
А ВОТ И ТОТ САМЫЙ МУЖЧИНА ПОМЯТЫЙ,
ЦЕЛУЕТ ОН ДЕВУШКУ, СТРАХОМ ОБЪЯТУЮ…
В телефонном справочнике Калузы, на его желтых страницах были номера сорока девяти гостиниц и двухсот шестнадцати мотелей. В понедельник утром, восьмого февраля двое мужчин, работавших на юридическую фирму «Саммервилл и Хоуп», поделили между собой гостиницы и мотели и принялись обзванивать их.
Двадцатипятилетний Эндрю Холмс работал со списком мотелей. Он имел докторскую юридическую степень, полученную в Мичиганском университете, а в конце июля собирался сдавать экзамены в адвокатуру. Фирма «Саммервилл и Хоуп» платила ему сорок тысяч долларов в год за работу в качестве помощника юриста. Фирма также обещала немедленное повышение оклада до пятидесяти тысяч в год, когда его примут в адвокатуру. Если бы Эндрю захотел остаться в Нью-Йорке, он смог бы начать с шестидесяти — семидесяти тысяч баксов в год, потому что сдал экзамены с отличием и был редактором «Юридического обозрения». И вот теперь, в этот дождливый понедельник, он сидит здесь, во Флориде, непрерывно набирая номера телефонов и любезно прося позвать Артура Нельсона Хэрли.
В наружном вестибюле Синтия Хьюлен за своим секретарским столиком работала по списку гостиниц, который был значительно короче, и прерывалась только для того, чтобы отвечать на звонки из города. С того места, где она сидела, скрестив свои восхитительные ножки, в большие окна вестибюля ей было отлично видно, что происходит на улице. По тротуарам барабанил дождь, он струился по водостокам, заливал полотно дорог. Она еще никогда в жизни не видела такого сильного дождя. Она родилась и выросла в Калузе, теперь ей было двадцать пять, и никогда еще, ни разу, не было такого настойчивого, обильного, непрерывного, кажущегося вечным, проклятого дождя. А Синтия обожала солнце и старалась не пропустить ни малейшей возможности позагорать на побережье или в лодке. Но загар начинал блекнуть. Она заметила это, когда потянулась к трубке телефона. Посмотрела на свою руку, повернула ее: да, ее загар определенно сходил. Она вздохнула, сверилась со списком гостиниц и стала набирать номер прибрежного клуба «Край полумесяца» в Сабал-Кей, когда на ее пульте вспыхнул огонек — звонили из города. Она нажала кнопку и сказала:
— Доброе утро, фирма «Саммервилл и Хоуп».
— Позовите, пожалуйста, Мэтью Хоупа.
— Алло? — сказал Мэтью. — Кто его спрашивает?
— Мэтью?
— Да, Марси.
— Как ты живешь?
Это была Марси Франклин, которая, — во всяком случае, до середины прошлого месяца — считала Мэтью премилой принадлежностью своей жизни. Ей было тридцать три года, но иногда ее голос звучал как у подростка. Именно он так звучал, когда, пытаясь сладить с прерывистым дыханием, она призналась, что повстречала шестидесятилетнего профессора гуманитарных наук из Нью-колледжа в Сарасоте и безумно влюбилась в него, и вот почему она, хотя и получала огромное наслаждение от недолгих — с двадцать четвертого декабря по тринадцатое января — отношений с Мэтью, теперь чувствует, что им следует покончить с этим, хорошо?
В канун Нового года Марси призналась, что любит его и что он убийственно красив. Он, правда, не поверил ей. Но все равно, это было очень мило с ее стороны.
При росте сто восемьдесят три сантиметра и весе восемьдесят два килограмма, с темными волосами и карими глазами, Мэтью не обольщался относительно своей внешности, считая, что есть гораздо более красивые и эффектные мужчины. Он ходил в бассейн «Наутилус». Три раза в неделю, и большинство спортивных тренажеров, которыми он пользовался, были установлены на мощность в восемьдесят килограммов. Он играл в теннис на уровне второго разряда, с довольно паршивеньким левым ударом и еще худшей подачей. Он имел белую шестиметровую яхту «Кикс», которую он никогда даже и не выводил в залив. Ему было тридцать восемь, так что осторожнее надо, старичок, осторожнее…
Но в присутствии изумрудно-зеленых глаз Марси… Он был быстрее ветра и был способен одним скачком брать самые немыслимые высоты. Теперь это станет воспоминанием, как и этот голос в телефонной трубке.