— Прокурор штата?
— Мы разыгрываем сценку из Пинтера? — спросил Уоррен.
— А что это за Пинтер?
Они помолчали.
— Ах ты, я забыл сказать вам, что следующий шаг…
— Следующий шаг заключается в том, что вы отсюда уберетесь.
— Следующий шаг такой: если Иштар захочет спасти свою задницу, назовет ваше имя, то нам с вами придется идти к прокурору штата…
— Идите к нему сами.
— Не вынуждайте меня перейти к жесткой игре.
— А это называется как? Мягкой игрой?
— Пока все это только между вами и мной. Ваша жена сидит дома, готовит вам обед, а ваши дорогие маленькие дочурки…
— У нас есть экономка, которая готовит обед.
— Великолепно, тогда дослушайте меня до конца. Мы отправимся с вами к прокурору штата и скажем, что есть показание Иштара, где он клятвенно утверждает, что был с вами утром тридцатого. И он пригласит к себе Иштара, который скажет ему: «Да, это тот самый человек, с которым я был вместе», а прокурор штата выслушает вашу версию, на тот случай, если Иштар лжет. Вам не захочется ведь объяснять вашей жене, почему вдруг прокурор штата захотел поговорить с ее преданным муженьком? Почему это Иштару Кабулу показалось, что он был с вами в постели в то утро? Это может стать очень грязным делом, мистер Хэндерсон.
— А оно могло бы стать менее грязным, если бы я вам сейчас сказал, что мы были вместе в то утро?
— Да. Оно будет не таким грязным, потому что все здесь и закончится.
— Что меня может в этом уверить?
— Вот как я себе все это представляю, мистер Хэндерсон: Кабул попросил Кристи Хьюз сделать ему алиби…
— Ну задница, — сказал Хэндерсон с чувством и закатил глаза.
— Она клятвенно подтвердила, что в то утро Кабул был с ней. Я могу предположить, что Иштар заставил ее солгать по двум причинам: или он совершил это убийство, или он щадит вас. Если верно второе, у нас нет никаких оснований разматывать этот клубок. Мы разыскиваем того, кто сбежал из дома утром тридцатого. И не собираемся преследовать двух взрослых людей, которые по взаимному согласию в уединении занимаются своими делами.
— Откуда вы знаете, что и я не солгу, чтобы защитить его? Так же, как поступила Кристи.
— Потому что вы бы это уже сделали, а не тянули бы всю эту бодягу.
Хэндерсон замолчал, и казалось, что это длилось довольно долго.
— Мы были вместе, — сказал он наконец.
— Отлично. В какое время?
— С двух часов ночи и до полудня. Я дожидался, пока он уйдет с вечеринки. Моя жена думала, что я ездил в Тампу по делам.
— Где вы его ждали?
— В доме у одного друга.
— Его имя и адрес, пожалуйста.
— Ее. Энни Лоуэлл, Прибрежное шоссе, дом 1220.
— Это на Фэтбэк-Кей? Я проверю.
— Судя по вашим словам, я думал, что все здесь и закончится.
— Я вам солгал, — сказал Уоррен.
Глава 3
А ЭТО СВЯЩЕННИК, ПОБРИТЫЙ, ОПРЯТНЫЙ,
КОТОРЫЙ ВЕНЧАЕТ МУЖЧИНУ ПОМЯТОГО…
Уоррен должен был проверить все, что касается Иштара Кабула.
Энни Лоуэлл, женщина восьмидесяти двух лет, жила в роскошном доме на Фэтбэк-Кей. Она не была мерзкой старой каргой, как это обычно предполагается в таком деле. Хэндерсон был ее биржевым маклером, и она сколотила уйму деньжат с помощью его любезных и умелых услуг, так что не видела никаких оснований, почему бы ей не позволить ему время от времени пользоваться ее домиком для гостей, расположенным позади главного дома; какие тут могут быть вопросы?
Она знала, что иногда он принимает в гостевом домике знакомых мужчин, но ее не волновало, что они там делают, если это не пугает лошадей. Энни могла припомнить еще те времена, когда не было телевидения. Она не думала, что занятия Хэндерсона со знакомыми мужчинами в гостевом домике, что бы они там ни делали, могли оказаться еще хуже того, что показывают сейчас по телевизору.
А затем главныйвопрос. Да, она знает мужчину, с которым был Хэндерсон в то утро. Его зовут Мартин Фейн. Это и есть Иштар Кабул. По-арабски — Говард-утенок.
Второй обязанностью Уоррена была Леона. Она уехала на зеленом «ягуаре» из своего дома на Пеони-Драйв вчера в восемь вечера, приехала к дому женщины, оказавшейся миссис Шарли Хоровитц — Уоррен узнал это по письмам из ее почтового ящика, которые он внимательно просмотрел этим утром, — и была там часа два с половиной. После этого она отправилась прямо домой и прибыла на Пеони-Драйв без четверти одиннадцать. Если только у Леоны не было лесбийской связи с миссис Хоровитц — а это было маловероятно, поскольку Уоррен позднее узнал, что той семьдесят один год, она жена отставного гинеколога, Марка Хоровитца, мать двоих детей и бабушка троих внуков, да еще и секретарь флоридской Лиги защиты дикой природы, — то Леона Саммервилл была совершенно чиста.
Все это Уоррен и отрапортовал Мэтью в десять минут одиннадцатого холодным, мрачным и мокрым субботним утром.
В декабре прошлого года, когда Мэтью еще регулярно встречался со своей бывшей женой, Сьюзен, она спросила его, не думает ли он, что Леона Саммервилл изменяет мужу.
— Что-что?
— Я думаю, что она крутит с кем-то любовь.
— Нет.
— Или собирается закрутить.
— Уверен — нет.
— Она одевается как женщина, посылающая такие сигналы.
Болтовня в постели. Бывшие муж и жена, обновляющие взаимные обеты в неумирающей любви и обсуждающие проблему супружеской верности Леоны. В ту ночь шел дождь. И сегодня утром тоже идет дождь. Быть может, в Калузе всегда идет дождь. Вода течет под мост, струится по водосточным желобам, а он так и не видел Сьюзен с прошлого Рождества.
Еще один видеофильм. Внезапный. Шокирующий своей отчетливостью. Впрыгнувший незваным гостем в кинопроектор его сознания. Два или три года назад в Калузе состоялся благотворительный бал. Они со Сьюзен собирались ехать туда вместе с Саммервиллами, и те уже выехали на своем «ягуаре», чтобы захватить их с собой… А он в то время встречался с Дейл О’Брайен? Или это была не Дейл? Неважно. А на Леоне было надето обтягивающее зеленое платье, подходящее к цвету ее автомобиля. Фрэнк в смокинге и при черном галстуке сидит за рулем. Щетки «дворников» мелькают по ветровому стеклу, и покрышки шуршат по мокрому асфальту.
Леона сидела сзади рядом с Мэтью и помогала ему получше завязать галстук, а Фрэнк осторожно вел машину по изгибам и поворотам скользкой дороги. Выглядела Леона потрясающе. Зеленое платье облегало ее тело и отсвечивало потускневшей медью. А волосы своей изящной лепкой напоминали черный античный шлем. И в них какое-то зеленое перышко, прямо над ухом. На глазах зеленые тени, а на ресницах темная тушь. Карие глаза посверкивают в мягком освещении «ягуара» и напряженно смотрят на его черный шелковый галстук, а руки с длинными красными ноготками поправляют его.
Свет отбрасывает янтарный отблеск на выпуклые верхушки грудей, которые едва умещаются в глубоком вырезе платья. А пальцы все поправляют галстук. И колени касаются его колен. И над нейлоном идет этакая электрическая эманация.
— Вот так, — говорит она. И колени разом отодвигаются.
И рот как у Карлы Саймон, знаменитой актрисы, и два ряда белоснежных зубов. Губы в движении, она что-то говорит ему, но он не слышит — будто перед ним немое кино.
Щелчок! Часы на приборной доске «гайа» показывали без четверти одиннадцать. Когда Мэтью ехал по подъездной дорожке к церкви Святого Бенедикта на Уиспер-Кей, он вдруг подумал, а не оканчиваются ли, в конечном счете, прелюбодеянием всебраки.
Он вышел из автомобиля, негромко поворчал на дождь и побежал под беснующимся ливнем к домику священника, вверх по усыпанной истоптанным гравием дорожке, мимо большого деревянного креста рядом с пригнувшимися под дождем кустами. Церковь, построенная в духе испанской архитектуры, модной в начале века, глядела на Мексиканский залив и возвышалась над клочком земли, за которым были только серое небо и серое море. Дом Пэрриша стоял не более чем в сотне ярдов к северу от церкви, занимал небольшой участок земли и тоже глядел на море. Мэтью был виден дом с того места, где он стоял под проливным дождем, дергая дверное кольцо плотной деревянной двери домика священника. Мэтью приехал на четверть часа раньше назначенного срока, но надеялся, что отец Эмброуз выйдет на стук прежде, чем он успеет растаять под дождем.