— Хорошо, — удовлетворенно произнес толстяк. — Теперь мне, пожалуй, пора домой. А, так ведь я дома? Значит, мне пора на студию. Завтра мы начинаем апрельский супермюзикл — а ведь сейчас апрель?
— Конечно.
— Давай соснем. Нет, не сюда, здесь бассейн… Я покажу тебе свободную спальню. Ты ведь хочешь спать?
— Да, — солгал Фостер.
Тем не менее он заснул, а на следующее утро отправился с толстяком на студию и поставил свою подпись под контрактом. Никто не интересовался его квалификацией — его привел сам Талиоферро, и этого было достаточно. Джерри предоставили кабинет с роялем и секретаршей, и там он просидел остаток дня, недоумевая, как все случилось.
Фостер получил задание — лирическая песня для новой картины. Дуэт.
В младенческом возрасте Фостер играл на пианино, но тайны контрапункта и тональностей прошли мимо него.
Вечером он заглянул в тот бар. Где-то в глубине души Джерри надеялся, что джук-бокс поможет ему. Но музыкальная машина надоедливо играла одну и ту же песню.
Странно, что никто этого не слышал. Фостер открыл сей факт совершенно случайно. Для ушей Остина джук-бокс крутил обычные шлягеры.
Джерри стал внимательно прислушиваться. Звучал завораживающий дуэт, нежный и печальный.
— Кто написал эту песню?
— Разве не Хоги Кармайкл? — отозвался Остин.
Джук-бокс внезапно заиграл «Я сделал это», а затем вновь переключился на дуэт.
В углу Фостер заметил пианино. Он подошел к нему, достал записную книжку и первым делом записал слова. Остальное оказалось не по силам, приходилось надеяться лишь на слух и память. Фостер осмотрел музыкальную машину (разбитую крышку заменили), ласково погладил ее бок и в глубоком раздумье удалился.
Его секретаршу звали Лойс Кеннеди. Она появилась на следующий день в кабинете Фостера, когда тот сидел у рояля и безнадежно тыкал в него пальцем.
— Позвольте, я помогу вам, мистер Фостер, — спокойно сказала она.
— Я… нет, спасибо, — выдавил Фостер.
— Плохо знаете музыкальную грамоту? — Лойс ободряюще улыбнулась. — Таких композиторов много. Играют на слух, а в нотах не разбираются.
— В самом деле? — с надеждой пробормотал Фостер.
— Давайте так: вы проиграйте, а я запишу.
После нескольких тщетных попыток Фостер вздохнул и взял листок со словами — его хоть прочесть можно было.
— Ну пропойте ее, — предложила Лойс.
У Фостера был неплохой слух, и он без труда спел, а Лойс легко подобрала и записала музыку.
— Изумительно! Оригинальная и свежая мелодия. Мистер Фостер, я восхищена вами! Надо немедленно показать ее боссу.
Талиоферро песня понравилась. Он сделал несколько бессмысленных поправок, которые Фостер с помощью Лойс внес в текст, и созвал целый симпозиум песенников для прослушивания шедевра.
— Я хочу, чтобы вы поняли, что такое хорошо, — изрек Талиоферро. — Это моя новая находка. Мне кажется, нам нужна свежая кровь, — мрачно закончил он, обводя притихших песенников зловещим взглядом.
Фостер сидел как на иголках, ожидая, что вот-вот кто-нибудь из присутствующих вскочит и закричит: «Эта ваша находка украл мелодию у Гершвина!..»
Или у Берлина, или Портера, или Хаммерстайна…
Разоблачения не последовало. Песня оказалась новой и принесла Фостеру славу композитора и поэта.
Так начался успех.
Каждый вечер он в одиночку посещал некий бар, и джук-бокс помогал ему с песнями. Джук-бокс словно понимал, что именно требуется, и нежил Фостера западающими в сердце мелодиями, складывающимися в песни с помощью Лойс. Кстати, Фостер начал замечать, что она — поразительно красивая девушка. Лойс не казалась неприступной, но пока Фостер избегал решительных действий. Он не был уверен в долговечности своего триумфа.
Но расцветал Фостер как роза. Банковский счет круглел с не меньшей скоростью, чем он сам, а пил Фостер теперь гораздо реже, хотя бар посещал ежедневно.
Однажды он спросил у Остина:
— Этот джук-бокс… Откуда он взялся?
— Не знаю, — ответил Остин. — Он уже стоял, когда я начал здесь работать.
— А кто меняет пластинки?
— Ну… компания, надо полагать.
— Вы видели их когда-нибудь?
Остин задумался.
— Наверное, они приходят в смену напарника. Пластинки новые каждый день. Отличное обслуживание.
Фостер решил расспросить и другого бармена, но ничего не сделал. Потому что поцеловал Лойс Кеннеди.