— Да нет, все нормально, — наконец прорвался Игорь.
— Принес? — круто изменил тему разговора зам.
Игорь раскрыл кожаную папку и вынул вчетверо сложенный план реконструкции района.
— Я тут отметил все памятники старины, подлежащие реставрации.
— Давай, давай! — Антон Кириллыч схватил план и расстелил его на своем «бильярде». — Мне в четверг докладывать, а помощники — черт бы их, побрал! — подсовывают всякую липу! Ни одной толковой карты нет в наличии, понимаешь!.. Все такие-то бумажки подтирные суют!.. — Так, он с минуту возил пальцами по чертежу, — хорошо… понятно… отлично… Стоп! — Палец замер. — А это что?
— Где? — Фатьянов тоже склонился над картой.
— Улица Береговая, тринадцать, — прочитал Толстопятое. — Дом Е.М.Бастрыгина, тысяча шестьсот восемьдесят седьмой. Памятник древнего зодчества.
— Как Береговая?! — Игорь отшатнулся. — Не может быть! Здесь должна быть «высотка», гостиница «Интурист»!
— Именно так! — Цепкие медвежьи глазки в упор уставились на Фатьянова.
— Ничего не пойму! — Игорь нервно рассмеялся. — Тысяча шестьсот… Да в городе и домов-то не сохранилось таких. Я сам оформлял акты, я помню! Антон Кириллович, у вас должны быть копии, месяц назад я вам посылал!
— Посмотрим, — Толстопятое погрузился в залежи бумаг на необъятном столе. — Где же она?..
«Раскопки», на удивление, вскоре увенчались успехом — Антон Кириллович кинул поверх карты пузатую папку с размашистой, сделанной красным фломастером надписью «Реставрация».
— Так… это не то… это — тоже… Есть! «Акт-заключение экспертной комиссии»… угу… ага… Ясно. Прости, брат. Все точно. Семнадцатый век, историческая ценность, подлежит реставрации и охране. Старею, память подводит! — Щеки Толстопятова как-то враз обвисли, спина сгорбилась. — Пора в берлогу, на покой, — невесело пошутил он, — пока не помели.
— Да нет, Антон Кириллович! Подождите!.. — Фатьянов дрожащими руками взял злополучный акт и лихорадочно, спотыкаясь на каждой строке, пробежал глазами. Шесть подписей, круглая печать и собственный автограф удостоверяли, что документ составлен по всем правилам.
— Какой-то бред, — Игорь растерянно посмотрел в коричневые, снова обретшие жесткость глазки шефа. — Чертовщина! Я же помню заключение, я не мог такое подписать!
— То есть ты утверждаешь, что это не твоя подпись?.. Акт фальшивый?.. А что мне делать с остальными? — Толстопятов потряс папкой, в которую он предусмотрительно спрятал документ. — Снова назначить комиссию, перепроверять? Соображаешь, какую кашу заварил? У меня в четверг — исполком! И я должен доложить!
— Антон Кириллович, выслушайте! — взмолился Игорь. — Тут какое-то недоразумение. Понимаете… фамилия «Бастрыгин» вам ничего не говорит?
— Купчишка какой-нибудь?
— Тут старичок ко мне на днях приходил, хлопотал он за этот дом. Странный такой дедок, — Фатьянов запнулся, понимая, что не может вспомнить внешность давешнего гостя. — Так вот, он утверждал, будто Бастрыгин Елизар Матвеевич, хозяин дома, был знаменитый… ведьмак! с трудом выговорил Игорь, почти физически ощущая, что пол уходит из-под ног.
— Ты мне не крути! — Тяжелая длань с треском опустилась на столешницу. — Время не то — на лешаков валить! Это — денежки! — потряс снова папкой Толстопятов. — Народные, между прочим! И немалые! Сколько стоит реставрация одного такого домика? А?.. Не слышу!
— Антон Кириллович, я сейчас привезу свой экземпляр акта. Я скоро вернусь! — Фатьянов поднялся и, влекомый смутным, нехорошим предчувствием, выбежал из кабинета.
Ощущение опасности — непонятной и абстрактной, и от того еще более зловещей, — застряло где-то под ложечкой, и от него по животу гулял неприятный холодок. Прыгая через две ступеньки, Игорь спустился в холл первого этажа и остановился. Чего он, собственно, испугался?.. Ну, акт… ну, карта, старик этот полоумный. Спокойно, Игорь Евгеньевич! Ты же образованный товарищ, атеист, член партии и крепко усвоил с детства, что кикиморы, лешие, домовые и прочая нечисть только в сказках водится. Народный фольклор, так сказать. План — это без вопросов — мои «гаврики» сработали, «пошутили» — недаром семнадцатый век замолотили! Ну, это им дорого обойдется, надолго отобьет охоту юморить. Но заключение?.. Что за этим? Неужели я напутал? Правда, от такой жары недолго и свихнуться, и все-таки здесь что-то нечисто! А если предположить на минуту, как вариант, как гипотезу… Только спокойно, спокойно, приказал себе Игорь и, чтобы унять расходившиеся нервы, вытащил сигареты, не спеша размял хрустящую ароматную палочку и щелкнул зажигалкой.
— Ох, Игорь Евгеньевич! — раздалось в прохладной тишине холла. И все-то вам неймется!
Фатьянов вздрогнул. Взгляд мгновенно обежал стены просторного помещения и замер на Доске почета, словно притянутый магической силой. Там, между ликами председателя исполкома и каким-то рядовым депутатом, втиснулась знакомая физиономия.
Дед Кузька!
У Игоря пересохло в горле, он зажмурился и помотал головой, гоня наваждение. Тьфу!.. Померещилось. Рядом с председателем, как и положено, красовался его зам, Антон Кириллович.
Фатьянов судорожно сглотнул и направился к выходу. Уже в дверях не удержался и еще раз взглянул на Доску. Толстопятое широко улыбнулся и подмигнул совершенно обалдевшему Игорю карим полыхнувшим малиновым огнем глазом…
4
Домовой в законе Архип Захарович, единодушно и бессменно избираемый председателем собрания последние два года, самозабвенно стучал большим деревянным молотком. Он позаимствовал его когда-то у одного районного судьи. Суд размещался в бывшем купеческом доме, находившемся на попечении Архипа Захаровича. Потом суд переехал в другое помещение, а дом, как и многие в городе, следуя генеральному плану реконструкции, снесли и поставили на его место молодежное кафе. Архип Захарович был уже в летах, шума не переносил вообще, а от дьявольской современной музыки у него резко подскакивало давление и нестерпимо чесались пятки, вводя в искушение растоптать, разметать орущие, визжащие, гремящие предметы в нарушение Кодекса Домовых. Поэтому, прослышав о коммуналке на Береговой, решил, что это много лучше, чем панельные высотки с мрачными, сырыми подвалами и вечными сквозняками, где кроме хронического насморка и ревматизма ничего не заработаешь. Архипа Захаровича приняли в жилищный коллектив, как и подобает его заслугам и положению, с уважением и радостью.
Город рос, строился, и добрых старых уютных домов оставалось все меньше и меньше. Пропорционально увеличивалось и население коммуналки. Народ подобрался самый разномастный: от совсем еще зеленых юнцов, которым едва перевалило за пятьдесят, до степенных, покрытых патиной домовых, помнящих благословенные времена без электричества, выхлопных газов и пестицидов. А совсем недавно к ним прибились леший Тит из вырубленной под новый микрорайон березовой рощи и кикимора Варька из засыпанного шлаком и застроенного кооперативными гаражами болотца у реки.
Долгое время было спокойно, пока однажды домовой Кузька, самый любознательный из них, регулярно следивший за местной прессой, не ошеломил всех сообщением о решении горисполкома на месте коммуналки построить гостиницу.