- Скажите, - поинтересовался он, - а... чего хочет ваш директор?
- Он хочет, - ответил Рябинин сурово, - чтобы весь народ жил хорошо... в частности, рабочие на вверенном ему предприятии.
- Кем... вверенном? - отпал губернатор.
- Богом, - внушительно ответствовал Рябинин. - Также ему вверены все потребители его прибора, любящие его и доверяющие ему, и да будет всегда нерушим союз труда и капитала!
- А мы? - спросил губернатор.
- А вы тоже, - согласился Рябинин. - Общественное благо есть то, к чему в наибольшей степени стремится наш директор!
- Я тоже, - солидаризовался губернатор. - И я. Может быть, ваш директор хочет стать после меня губернатором?
- Нашему директору, - почтительно ответил Рябинин на том конце провода, - не нужна официально оформленная власть над людьми. Это для него будет лишним бременем и не оставит времени для занятий наукой. Что нежелательно и для Яна нехарактерно.
- Ах... нехарактерно, - кивнул губернатор. - Ну... а в таком случае... может быть, он ждет, что его позовут гулять в Москву?
Рябинин ответствовал так:
- Веселуха - патриот своего города. Хотя, конечно, и Москва, и лично президент Тугин, и все его достойные кабинет-министры и советники вызывают у нашего директора горячую симпатию, Ян, родившийся у нас, на Лиговке неподалеку от Мальцевского рынка, гордится всем тем, что составляет...
Здесь Рябинин запутался и округлил паузу.
- Ах, вот как, - выдохнул губернатор. - Все. Мне все ясно.
- Сожалею, - ответил Рябинин мягко.
- Не стоит, - отверг губернатор. - Мы все - старшие братья; когда отец возвращается с войны, старшие братья должны подчиниться.
В этих словах Рябинин ничего не понял, да и то сказать, в аппарате он не служил, и в византийских словесах понятия не имел. Солнце восходило краем за домами, оно было тяжелое и рыжее, оно пыталось вернуться в ночь, печальную ночь; Веселуха и Алиса за запертыми дверьми занимались, чем хотели; а между тем...
Несколько слов об этом. У Достоевского на каждой странице рассыпано, как бисер, словечко вдруг - философское обоснование непредсказуемости событий. Чудеса, связь между которыми не доступна человеческому разуму. Словечко а между тем тоже кое-для чего бывает нужно: например, для того, чтобы показать, как Штирлиц лежит в засаде, а в это время в замке Геринга etc. Не разделять ведь на две колонки; особенно пикантно все дело предстанет, если вспомнить, что Веселуха благодаря своей разработке, а точнее, ее побочному эффекту, мог одновременно находиться в разных местах. Вот и сейчас: он одновременно был с Алисой - и сидел в кабинете одного из правительственных зданий, в кожаном кресле, и курил.
Напротив него, в таком же кресле, помещался кабинет-министр Альберт Ферг, лучшая голова причудливой администрации президента Тугина. Альберт Ферг никогда не работал на КГБ, он не сидел послом в банановой республике, не зависал над кукурузным полем в поисках американских снайперов, - зато он слыл отличным экономистом, и от его объяснений, "почему рубль нельзя укреплять", млел сплошь весь средний класс. Ферг ввел в моду трехдневную щетину в стиле "мерзавец", и был признан самым сексуальным политиком России 200* года.
Теперь этот блестящий оратор сидел напротив Яна Владиславовича и спокойненько себе курил, вернее, изображал спокойствие, в то время как Веселуха, нарушая все правила этикета, хлебал крепкий кофе из чашки.
"Достойный противник", - думал Альберт Ферг.
"Достойный человек", - думал Веселуха.
Наконец, Веселуха понял, что он должен избавить собеседника от печальной необходимости говорить первым. Ведь известно, по восточному этикету, что заговоривший первым, считай, проиграл; так что Веселуха, в глубине души равнодушный к подобного рода успеху, начал:
- Ну и как бы вот!
- Вот, собственно, - кивнул Альберт Ферг.
Опять воцарилось молчание, прерываемое звоном ложечки о чашку. Веселуха наслаждался. - "Замерз, - мысленно уговаривал он московского гостя. - Испей кофейку, все хуже не будет".
Но кабинет-министр был крепкий орешек; его на пушку не возьмешь; он знал, что, отхлебнув кофе, моментально подпишет капитуляцию. Надо сказать, что в тогдашних Высших Сферах нравы были изысканно утонченными, мода на Восток и мода на hi-tech изощренно сочеталась с византийским коварством и мечтой о римской доблести. Таков был и Ферг. Он тщательно вгляделся в лицо своего противника, облизнул губы и сказал, косясь в угол:
- Э-э...вы, конечно, знаете, за чем я сюда приехал. Я ведь и сам отсюда.
- Вы-то отсюда, - согласился Веселуха, - да я не туда.
- Завтра утром вы будете уже назначены, - сказал Ферг, не принимая во внимание возражений. - Вопрос исчерпан.
Ферг поджал губы и погладил бородку: из-за шторы сильно дуло, мороз стоял трескучий, охрана прыгала по кругу во дворе, но Фергу не было холодно, ибо в его жилах тек жидкий азот. Время выморозило его дотла, устремило в бесконечность путем деления на абсолютный нуль. Веселухе тоже не было холодно, потому что он напился кофе, и потому что Алиса в параллельном времени согревала его. Кровь катилась по нему мерно, и его ботинок еле заметно качался от этого.
- Нет, погодите, - терпеливо сказал Веселуха. - Вы меня не поняли. Я не хочу заниматься политикой.
Ферг чуточку побледнел.
- То есть вы видите для себя более блестящую карьеру, чем работа в правительстве?
Веселуха нетерпеливо хлопнул рукой по бедру:
- Как-то вы все так переводите... Да кой хрен мне ваша блестящая карьера, у меня и так на физику времени не остается! В сутках двадцать четыре часа, господин Ферг! Все пристают! Мне для полного счастья только Москвы вашей не хватало. Не поеду туда ни за какие коврижки, так и передайте его высокопревосходительству.
Ферг сбледнул с лица окончательно:
- То есть... вы хотите... сделать Петербург автономным от России?
- Хочу, - от такого разговора Веселуха потерял терпение, - пламенно желаю. Питер - мировая столица. Нью-Васюки, как Остап Бендер говорил. Слушайте, Альберт Эразмович, от вас уписаться можно. Я скромный простой бизнесмен...
Но Ферг только насмешливо покачал головой:
- Э, Ян Владиславович... Человек есть то, что о нем думают. И вам придется соответствовать тому, что думают о вас. Вы можете сколько угодно разубеждать людей, говорить, что власти вам не надо, что вы - физик, что вы не хотите того и хотите этого... Но рано или поздно вам придется захотеть того, что вам приписывают. Взялся за гуж... Вам придется.
- А я уйду в монастырь, - предположил Веселуха. - В католический!
- Никуда вы не уйдете. Не в вашей воле. Вам придется полюбить свою судьбу, и делать то, чего от вас ждут. Вам придется отвечать на вопросы, которые придумали не вы.
- Не буду! - отрезал Веселуха. - Не стану! Лучше смерть, чем рабство.
Ферг расхохотался ледяным смехом.
- Назовите мне хоть одного ученого, который отказался бы от возможности практического воплощения своей выдумки, как бы страшна она ни была, и какое бы наказание ни ждало исследователя. А ваша выдумка еще и имеет коммерческий успех. Может быть, ради власти вы и не пойдете в политику. Но вот это искушение для вас слишком сильно. Я не прав?
- Может быть, - сказал Веселуха задумчиво, - подождите. Дайте мне время подумать.
Хитрый, хитрый генеральный директор. - "В сутках двадцать четыре часа", "дайте мне время". Бедным притворяется, а у него этого времени - навалом!
Бронза, брынза, брызги света на домах; снега взвизги, иней на бровях. Брынза бронза, по проспекту едет бонза, партбилет на груди, сторонись пади. Бронза, брынза, вся Нева стоит как линза, а на рынке молоко желтеет в крынке, млеют блики, от волос трещат косынки, снег великий.
- Слушай, Ян, - сказал Рябинин Веселухе, - вот ты Лукина в блокаду отправил, а как ему там живется?
- Как там может житься такому подлецу! Конечно, скупает золото, наживается на чужой беде.