Где-то за твоей спиной идет дождь, холодный, осенний и стального шепота дождь, убаюкивая своим шептанием двадцативосьмилетнюю, не абсолютную для тебя сейчас, относительную и образную для тебя сейчас, меня, своими стройными сказками о том и о тех, чего и кого, относительных и относительного, для меня, сейчас, нет; где-то за твоей спиной этот дождь идет, и для тебя, сейчас, его, относительного, нет, не существует. И меня, в нем, слушающей эти сказки несуществующего дождя, для тебя, сейчас, такой относительной, нет, не существует. Как не существует и ничего, никого и никогда, того, чему место за любой из наших спин.
А мы ведь так любим, глупые, или же слишком разумные для всего, чем наполнены мы, и всего, чего в нас пока и уже нет, именно то, далекое и недоступное, чего для нас всех не существует, а значит, все мы, так любим идти, вперед и без оглядки идти, не оборачиваясь до тех пор, пока все, оставшееся позади нас, не превратится в дымку несуществующего ровно наполовину.
А мы ведь так любим эти две противоположные нам дымки – того, чего уже наполовину для нас нет, и того, что, впереди, а не сзади, за спиной, для нас же, наполовину есть. Ведь это мы, мы, любящие лишь то, чего для нас, у нас и в нас, нет. Нет и, по возможности, никогда не будет.
Как тебя нет для меня.
Как меня нет для тебя.
Нас лишили Рая – и вот мы не можем найти покоя здесь, в этом месте, в котором мы есть. И мы рвемся, бежим, убегаем все к новым и новым местам – совсем не в жажде приключения, вовсе нет. Не познаем и не ищем мы нового и свежего. Мы, бедные, уставшие, обеспокоенные и измученные, все рвемся и рвемся туда, в то единственное место, в котором мы есть, но которого, для нас, нет. Бесконечно и неутомимо, словно маленькие животные, загнанные в механизм этого вечного поиска, мы бежим и бежим, мчимся туда, где вот-вот, сейчас увидим и познаем – его, этот наш Рай, это наше место, которого для нас нет. Бежим и бежим лишь затем, чтобы, найдя и обретя, его, то самое, заветное место, понять и осознать – в нем, теперь, мы – есть. И значит, оно, теперь, сейчас, здесь и сейчас, это, в котором мы – оно в нас есть.
И тает Рай, и вновь мы, несчастные и одинокие, обреченные существа, стоим и молчим. Стоим и ждем. Стоим и пытаемся найти в себе силы вновь сделать шаг, и еще один, и еще. Вновь идти и вновь искать – его, это заветное, несуществующее и родное.
Ты, такой сейчас далекий, практически плоский, полуреальный, идешь навстречу тому своему дому, которого ты еще не обрел. Что знаю я о тебе? Какой ты для меня? Точно такой же и точно такое же, как и я для тебя.
Половина.
И так, только так можем мы существовать и быть друг для друга чем-то, что в нас, нас обоих, есть, вместе с тем, чего в нас с тобой и для нас с тобой, нет.
Для тебя, ждущий, твоего ожидаемого, сейчас, нет. И он, этот ожидаемый, сейчас и только сейчас – твой потерянный Рай. Ибо прощаясь, отпуская, не важно, на час ли, на пять ли минут, на миг, или же наоборот и столь же, навсегда, любого из тех, кто присутствует и есть в тебе, в твоем мире, ты всегда и неизбежно отпускаешь его, этого кого-то, теперь, отпущенный, для тебя лишь в двух измерениях – либо еще перед, либо уже позади. Твоего, того, знакомого и близкого, уже нет, он стерт с лица твоего существования. И вернется – назад, или же догонит – сзади, уже совсем не он. Другой и уже не столь знакомый, не столь родной. И чем чаще будет тебя покидать этот уже давно “кто-то”, тем больший “кто-то” будет входить в твое “есть”.
Но кто?
Вот так, и только так, предстанет тебе, ждущему, твой ожидаемый. Без имени. Без лица. Без всего совершенно. Безликий и новый ожидаемый. Не твой – но к тебе.
И ты идешь. Идешь по своей пустыне, не отпущенный, а значит и не ожидаемый…
Нет! Нет, нет, нет! Ожидаемый! Ожидаемый мной, ждущей, бесконечно, постоянно и навсегда всегда ждущей.
Уйдет все.
Все растворится и станет прошлым, а прошлое памятью, а память пеплом, а пепел прахом, а прах ничем, но там, в этом ничто, ни для кого не существующее, живет и будет жить мое – тебя – ожидание. Ты не узнаешь о нем, а оно будет жить. Он, кто-то, о нем не узнает, а оно будет таиться в тени угла. Она, эта кто-то, не увидит его, а нон будет спать на пыльном полу. И мы, не существуя, будем, продолжим существовать, в этом зыбком ожидании.