Наши взгляды встретились, и я ощутил, как ее разум давит на мой — нежно, словно первый поцелуй. Но в то же время он был неподъёмно тяжелый. Он давил на плечи, на мозг.
— Сами приползли, за вами даже бегать не пришлось. А то мне как то лень. — Все продолжал я, и даром тянулся к Марике, она почувствовала это, и споткнулась, сбилась с ритма. Оглянулась и наконец увидела, кто пожаловал на бал. И через Полночь, я почувствовал страх. Марика испугалась, она боялась эту Морену. Очень боялась, до дрожи.
— Да как ты смеешь! Ты знаешь кто я такой и кто моя семья⁈ — Завопил ближайший парень, чью даму я пихнул.
Я небрежно отмахнулся, кидая в них простенькое заклинание воздуха и они напару кубарем отлетели к краю, подальше от вечно голодных тварей. Потом спасибо еще скажут. Музыка замолчала, я наконец привлек всеобщее внимание. Марика отцепилась от своего партнера и пересилив себя пошла ко мне, волком смотря на стоящих сородичей.
Когда она подошла, я пальцем провел по контуру ее лица, убрав локон:
— А то эта игрушка уже надоела, она оказалась слабой. И скучной. Ничего толком не знает, ничего не умеет. Так что я возлагаю на вас большие надежды. Не разочаруйте меня, мои рабы, мои игруш-шки. — Но я сделал главное, я привлек их внимание, и подозвал Марику. Я не Кхаштра, мне нужно было физически касаться ее, чтобы использовать ее как усилитель и ретранслятор. И теперь я мог отдавать им приказы, ну во всяком случае некоторым из них.
— Он был там, — Сказала Корделия на всеобщем, — Он был в той деревне. — Она похоже не понимала мертвое наречье, она смотрела на Марику, лишь раз бросив на меня взгляд черных словно беззвездная ночь глаз. Лишь алый зрачок, горел посреди озера тьмы в прорезях ее маски.
— С одной стороны, я безумно рада услышать родную речь. — Наконец произнесла Морена. Говорила она тоже на паучьем языке и голос у нее был медовый, обволакивающий, завораживающий. Когда чудовище заговорило, я даже сначала не понял, звучит ли ее голос лишь у меня в голове или его слышат все вокруг. — С другой стороны, за почти восемь веков рабыней меня еще никто не смел называть. Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю. Храм твоего тела сгниет и станет добычей червей, когда твои ребра станут их стропилами, а чрево — бальной залой, и танцевать они будут сотни лет, как вот эти, — она повела рукой закованной в латную перчатку, — черви. А ты все это все время будет умолять меня прекратить, и вопли твои будут моей музыкой.
— Ты рабыня, — улыбнулся я в оскале. — Вы все рабы. Голод ваш хозяин. И смерть. А я хозяин. И вопить от боли буду не я.
— Именем Короля. Никому не двигаться и снять маски! А если кто вздумает ослушаться, умрет!
У королевского мага Севэро оказывается был звучный и сильный голос. Он постукивая посохом спускался в компании десятка гвардейцев, что топая сапогами спешили к нам.
— Умрет? — Спросила Морена. Все же снимая маску.
Ее сияющее, бледное, как луна, лицо было словно выточено из мрамора, ни одного изъяна, кожа бледная — как снег, выцветшая за прошедшие, полные безнаказанных преступлений века. Она была прекрасна, не подвластна времени, как полная падших ангелов постель. Но глаза, о Налира, ее черные, как бездна глаза были как две раны от ножа, а вместо зрачка черный лед.
— Что ты знаешь о смерти, ничтожество? Ведь мы и есть смерть.
На миг мне показалось, что кусочек ночи вошел в бальную залу, он ожил и позади нее выросло еще несколько фигур. Стоящие рядом вампиры засмеялись, сдергивая маски. На королевском балу пронесся черный страшный смех и в раззявленных ртах блеснули острые клыки.
Госпожа Морена улыбнулась. На пухлых алых губах — надменная улыбка, глаза-угольки сверкают, этими глазами на меня смотрела смерть. В них бурлила мощь тьмы загубленных жизней. Я заглянул в эти глаза, и увидел всю глубину зла. Взгляд — острый, подобно лезвию клинка, еще немного и порежешься. Такая сказочная и вечная, прекрасная и кошмарная. Обрамлявшие ее лицо длинные каштановые волосы струились и колыхались словно окутанные невидимым ветром. Красное платье на ней развевалось языками пламени. А кожа ее была гладкой, идеально белой, она сияла точно звезды в ночном, безоблачном небе, и со стороны казалось, что она напоминает ожившую статую. Она взлетела и теперь парила в нескольких метрах, окутанная бархатной тьмой, будто плавая в темной воде. Бледная, как лунный свет.