— Яага! Яага!.. Где ты?..
Она повернулась и зашагала в ту сторону, откуда ее звали, но затем опять повернула лицо к окну и прошептала:
— Клянусь богом… Лицо святого Христа…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Когда этап девушек прибыл в «Дулаг», там никого не было.
Над входной дверью мерцала маленькая лампочка, бросающая скупой свет на лестницу, по которой девушки должны были взобраться, чтобы достичь верхних нар.
В этом пересыльном пункте побывали уже десятки тысяч этапников. Они лежали здесь на жалкой, вытоптанной соломе. Отсюда их отправляли в лагеря. Тут кончалась последняя ступень перехода в другой, таинственный и жуткий мир. Тут проливались реки слез. Но «Дулаг» ненасытен: он готов принять и впитать в себя человеческое горе без конца и предела.
Никто из девушек не произносил ни слова. Каждая из них мысленно общалась с оставшимися в гетто, которые оплакивали ее. В тишине ужаса, витающего над «Дулагом», каждая боится сделать хотя бы одно движение. Страх перед более страшным, неизвестным, давит, угнетает.
…Прошла ночь.
Новый день начал чуть-чуть освещать квадраты зарешеченных окон, наполовину заделанных досками. Девушки не подымали головы, чтобы не видеть этот наступающий день; им хочется сейчас одного: чтобы их не тревожили. Но проникающий свет делает свое, и одна за другой приподымаются головы. Глаза блуждают кругом, в поисках знакомых. Девушки, не нашедшие место на нарах, сидят, прислонившись к стенам и уронив головы на колени; они с завистью смотрят на тех, кому повезло попасть на нары, где брошены охапки прелой соломы.
Даниэла сидит, прислонившись к стене. Удастся ли Вевке вызволить ее отсюда? Может, по ходатайству из «службы порядка» ему это скорее удастся? Из полицейского участка, бывает, возвращаются домой. Но из «Дулага» выходят очень редко. Ей не доводилось слышать о таком. Вевке побежит в юденрат хлопотать о ней — в этом она не сомневается. Но поможет ли это? Глупости! Выкуп он ведь не в состоянии предложить. Да, кроме того, сюда попали девушки, ходившие в гетто расфранченными и намазанными, те, которые имели в юденрате и в милиции своих заступников. И все они теперь здесь. Разве удастся Вевке вызволить ее отсюда?
Еще немного — и сапожники придут на работу. Все узнают, что ночью ее поймали и вывезли вместе с другими девушками. Многие искренне посочувствуют ей, а потом позабудут. Всегда это так.
Если бы она знала, что ее собираются отправить в лагерь, где находится Гарри, она пошла бы туда спокойно, даже с радостью. Она смогла бы поддержать его там. В последнее время Гарри выглядел совсем больным. Он никогда не жаловался, но ведь она видела, что он очень болен. Боже милосердный! Как он выдержит там, в лагере на тяжелой работе? Если бы они были вместе. Может, и там имеются мастерские, наподобие тех, что в гетто? Она могла бы ему помогать. Она ведь здоровее его, хотя он до последнего времени всегда видел в ней только ребенка.
Куда ее отправят? В том и заключается весь ужас, что никогда невозможно узнать, куда отправят отсюда этап новичков. Где находятся те трудовые лагеря? Может, там тоже есть мастерские? Люди платили огромные деньги, чтобы узнать, куда ссылают их близких, но никакие деньги не помогли им это узнать.
Несколько девушек прижались к окну и смотрят на свет через квадрат железной решетки.
Здесь невозможно стать во весь рост… Затылком упираешься прямо в потолок, на котором нацарапаны слова прощания. Уйма надписей, наподобие громадной братской могилы, куда беспорядочно забрасывают тела. Ушедшие отсюда хотели оставить о себе память в виде нацарапанной надписи на стенах.
Близко от места, где сидит Даниэла, выцарапано дерево. Под ним — ряд имен. Это были, возможно, ученики одного класса.
Даниэла содрогнулась. Может, здесь есть и имя Гарри? Она осматривает стены вокруг: на потолке — десятки тысяч надписей, маленьких и больших, простых и с завитушками — на идиш, по-польски, на иврите, по-немецки. Кто-то оставил на стене письмо брату; другой прощается с матерью, а этот — с любимой. Один плачет по косам своей дочери, которую он больше никогда не увидит; другой просит прощения у своего отца за то, что недостаточно поддерживал его в гетто. Все надписи кончаются словами: «Отомстите за нас!»
Море надписей и имен. Имена женщин и имена мужчин. Многие написаны вместе, группами, а некоторые имена выцарапаны отдельно. Кладбище громадное, оно заполнено до отказа. Каждое имя — трагедия человеческой судьбы.
Она искала среди надписей имя брата, как отыскивают труп в братской могиле.
Через незашитую досками часть окна видны углы домов арийцев в районе «Дулага». Дома, в которых раньше жили только евреи. Теперь в них живут поляки. Евреям место только в «Дулаге», или в гетто, где они ожидают отправки в «Дулаг». По ту сторону «Дулага» люди еще погружены в сон, хотя день уже давно начался. Но здесь, где мир виден только из квадрата зарешеченного окна, не думают и даже не помнят, летний или зимний сейчас день; падает ли снег или греет солнце. Смотрят на грядущий день и гадают: что несет он им с собой?