Он здесь не на месте. Движется, как медведь, сбивая углы, и едва не задевает головой низкий потолок. Здесь положено жить полуистлевшему доходяге из местных, а не ему — молодому и здоровому воину, холёному, гордому Лидеру фракции, который не знает слова нет. Айла ровно на секунду залюбовалась его широкой спиной, вспоминая, как налитые стальной тяжестью мышцы расслаблялись под её прикосновениями.
Ненавидеть получается всё хуже, сладкая месть отдаёт привкусом гнили и плесени — он получил сполна за то, что с ней сделал, а новой глобальной жизненной цели Айла себе не выбрала. Пусто, тухло, холодно. В душе хлещет сквозняк, а горечь воспоминаний обжигает глотку едкой желчью. Что было бы, если бы? Хантер на этот вопрос ответа не знает — всё равно ни одному из них не суждено сбыться, и нет смысла забивать себе голову.
— Ты вообще в машине живёшь, — обрывает её Эрик и машет рукой в сторону фанерной двери в углу. Оттуда доносится характерный запах сырости. — Душ там, если надо. И воду не лей. Я её вот на этом горбу таскаю, — он демонстративно стучит себя по спине и топает вглубь комнаты. Под его немалым весом скрипят половицы.
Лидер. Проклятое звание, ради которого он стелился ковром перед Джанин. Ради которого принёс столько напрасных жертв и едва не лишился жизни. Под мотком тряпки чешется шея, так и тянет поскрести. Содрать эти метки с кожей, чтобы не осталось даже воспоминания.
— Что это за хрень?
Не удержался. Она тычет пальцем в его обёрнутую тканью шею, пытается заглянуть за край, который Эрик неосознанно оттягивает пальцем.
— Не трогай! — он дёргает головой, отстраняясь. Айла не настаивает, спешит скрыться в душевой каморке, потому что находиться с ним на одной крохотной точке пространства становится всё труднее.
Стены душевой покрыты чёрной плесенью. Её гнилой запах, казалось, проникает в лёгкие и споры её прорастают в рыхлой слизистой с каждой лишней секундой, проведённой внутри. Тёплая влага, нагретая солнцем за день, льётся тонкой струйкой из ржавой жестяной бочки, установленной на крыше. В неё собирается дождевая вода и вода из ближайшего родника, которую Эрик затаскивает на крышу по хлипкой деревянной лесенке каждый вечер после смены. Что сподвигло его перейти из наёмников в отшельники, остаётся только гадать, одновременно пытаясь приладить пыльную после дороги голову под слабый поток воды.
— Ты там откинулась, что ли? — стук кулаком по двери выводит Хантер из мутного забытья. — Сказал же, не лей!
Грубый окрик напугал её — она торопливо завинчивает шестерёнку, которая прилажена к трубе в подобии крана, натягивает одежду прямо на мокрое тело и выходит из душевой.
В комнате горит камин, пахнет дымом, сизый смог скапливается под потолком, не успевая просачиваться на улицу сквозь узкий дымоотвод. У огня расстелены старые тряпки и тёмная звериная шкура, наверняка гризли, которых тут развелось немало. Видимо, ей решили уступить диван. Эрик скидывает в раскрытую пасть дорожной сумки рожки с патронами и ржавые банки консервов, осматривает оружие, проверяет заточку ножей.
— Потише ори, будь добр.
— Выезжаем на рассвете. Бери, что необходимо, — он пропускает её колкость мимо ушей и кивает на откинутую крышку подвала. Там он оборудовал схрон.
— Я не полезу туда, — Держать оружие при себе, тачку в поле зрения и в замкнутое пространство не лезть — правила выживания, полученные на собственном горьком опыте, и пусть Эрик ей не чужой, делать исключений она не намерена.
— Клаустрофобия, что ли?
— Я сказала, не полезу, ясно?! Возьму, что дашь.
На языке липнут вопросы — как она жила, что делала, с кем спала и спала ли вообще, кто её, не приведи Господи, обидел? Перегруженный мозг выдаёт варианты ответов один другого хуже, поганое воображение играет на нервах, а от чувства вины хочется сдохнуть. Он любил её так, что готов был стрелять в каждого, кто на неё посмотрит, а теперь перед ним лишь призрак. Эрик не знает её и по-настоящему не знал никогда.
— Советую поспать. Привалов завтра не будет. Начнешь хныкать, что устала — высажу, — он держит привычную маску засранца — привязываться к ней снова нет никакого желания. Ещё раз отрывать её от себя с мясом и кровью, словно куски обожжённой кожи, не хватит никаких сил.
Эрик скрывается в душевой каморке, и Айла засыпает под мерный шум воды, едва положив голову на жесткий подлокотник.
За годы изгнания Айла научилась чутко спать. Сдавленный вой за фанерной стенкой заставляет её прыгать за спинку дивана и хвататься за рукоять пистолета. Рефлексы действуют быстрее разума, но опасности нет — никто не стреляет и не ломится в дверь, Айла выдыхает и прислушивается. Она не знает, сколько времени проспала — огонь в камине едва теплится, а снаружи смолится чернота. Наверняка сейчас глубокая ночь.