— Пока вы болели, я пытался выяснить, кто он, откуда приходит и когда уходит, — блестя в сумерках своими тёмными глазами, прошептал с азартом Франциск. Волосы его слегка растрепались, щёки разрумянились. Он был необыкновенно привлекателен в своей замшевой курточке поверх щегольской шёлковой рубашки.
Сэр Фредерик снова ощутил укол ревности в самое сердце. Они с леди Глорией замечательно смотрятся вдвоём и, пожалуй, между ними вполне может появиться чувство. Он вспомнил первый день приезда, когда застал их бродящими по песчаной полосе у озера. Он уже не слушал, что шепчет ему Франциск, ощущая себя полным идиотом. Лукавый парижанин втянул его в дурацкую затею, оболтал, обкрутил и теперь потешается над ним, делая вид, что очень увлечён слежкой за какой-нибудь бедной прислугой из деревни.
Фредерику очень не хватало непринуждённости Франциска, его остроумия, лёгких и изящных манер. Бедный купчик, околачивающийся во второсортных гостиных с видом рождественского гуся, выставленного на продажу!
Он уже раскрыл рот, намереваясь сказать что-нибудь колкое и удалиться прочь, оставив издевательскую затею Франциска без внимания.
— Вот так раз! — тихо удивился тот и без всяких церемоний дёрнул приятеля за рукав. Сэр Фредерик не успел возмутиться этой фамильярности, как в поле зрения попала тёмная сгорбленная фигура под широким плащом с капюшоном. И шла она не к дому Макгибуров, а как раз наоборот!
Едва человек поравнялся с притаившимися в засаде двумя вполне взрослыми озорниками, как художник, а следом и ревнивый жених выскочили из своего укрытия.
— А ну, красавец мой, — со смехом заявил Франциск, — показывай своё лицо!
Фигура резко остановилась и безмолвно попятилась, словно испугалась. От неё потянуло слабым, тревожным запахом.
— А, может, это барышня? — продолжал рассуждать вслух парижанин, наступая на незнакомца и тесня его к густым еловым зарослям.
— Не надо, месье Франциск, — слабо воспротивился шутке Фредерик. — Зачем пугать человека?
— Да уж не надо бы, господин хороший, — с едким недоброжелательством проскрипел над ухом чей-то голос.
Оба молодых человека резко обернулись и наткнулись на конюха. Старик был очень зол, в руках его были вилы.
— Нехорошо, господа мои, озорничать над бедными людьми, — вкрадчиво проговорил он, — И так уж из деревни никто не хочет ходить сюда да за гроши скрести полы.
— Но-но, милейший! — надменно проговорил Франциск, не проявляя никакого страха или замешательства. — К чему так много слов в таком ничтожном деле?
Конюх не отвечал, но в сгустившихся сумерках было видно, как неспокойно поблёскивают из-под длинных полуседых прядей его глаза. Вся его напружинившаяся фигура, несмотря на горб и хромоту, производила впечатление большой физической силы.
— Уж не дочка ли это ваша? — расхохотался Франциск. — Тогда прошу простить сердечно!
— А если дочка?
— Тогда мы извиняемся и удаляемся с поклоном, — насмешливо ответил молодой повеса, скучающий в глухой провинции, — И вообще, потрудитесь, милейший, заложить завтра поутру бричку. А то спозаранок вас не докличешься.
— Вы уезжаете, Франциск?! — спросил в изумлении Фредерик. Он был сбит с толку и слегка усовестился, что напридумывал для художника такую массу глупых обвинений.
— Да, в моих услугах тут больше не нуждаются, — ответил тот, — Поправить картину мне не удалось. И вообще мне многое тут не нравится. Советую и вам, мой друг, перенести сватовство поближе к добропорядочным домам. Подумать только! Я — и вдруг рассуждаю о добропорядочности!
С таким восклицанием весёлый художник расстался со своим невольным приятелем. Красотка из деревни испарилась, конюх отправился восвояси по своим делам, а порядком промёрзший Фредерик поплёлся в свою комнату дрожать в промозглом холоде постели. Ему и самому хотелось скорее уехать отсюда. И он порадовался, что прижимистый сэр Гордон не намерен затевать большую свадьбу в этом доме. Простой семейный ужин при свечах. Кажется, впервые его порадовала скупость Макгибура.
17
Ночью разбушевалась дикая гроза. Ветер выл и бился в окна. В каминных трубах гудел воздух. Всполохи молний разрывались у самых окон. Гром и треск стоял такой, что казалось — вот-вот рухнут стены. Сквозь сплошные шквалы ледяной воды, мечущейся за окном, не видно озера. Густая листва близко стоящих к башне деревьев парка кипела под ударами стихии.
Фредерик не спал. Он пытался читать в постели при неровном пламени свечей. Дом Макгибуров очень стар и здесь полно гуляющих по коридорам сквозняков. Хорошенькое дельце предложил в приданое за дочерью старый мошенник! Едва ли можно выручить за эти стены хоть стоимость камня, потраченных на них!
"Зайти к Франциску?" — подумал он. Тот наверняка не спит и пакует саквояжи.
Фредерик накинул на себя тёплую домашнюю куртку и выскользнул за дверь.
В доме Макгибуров царило раннее средневековье. По стенам вместо фонарей горели просмолённые факелы. Их свет мрачно отражался в помятых доспехах стоящих с опущенными забралами чучел. Это бренные скорлупки, оставшиеся от былой славы Макгибуров. От их владельцев не осталось и горсти праха.
Фредерик задумался и проскочил комнату Франциска. С неприятным удивлением он понял, что попал к дверям библиотеки. И тут же вспомнил странный сон, приснившийся накануне. Как будто он прошёл из гостиной тайным ходом и наблюдал за самими собой, беседующим с Франциском. И странный же это был разговор! Но о чём? Увы, Фредерик его не помнил.
Дверь слегка скрипнула от гуляющих по коридорам сквозняков и по каменному полу пролегла полоска света.
"Неужели Франциск дописывает картину?!"
Не зная, почему, Фредерик очень осторожно расширил щель, стараясь не скрипеть.
Меж высоких стеллажей по-прежнему стояла незаконченная картина. На подоконнике светила масляная лампа, но слабый свет её прерывался блеском молний. Буря всё не утихала, и помещение время от времени наполнялось призрачным светом вспышки, затем с запозданием доносился раскатистый гул небес. Страшный свет выхватывал на мгновение из темноты тёмный прямоугольник полотна и две ноги, стоящие за ним. Затем раскаты грома сопровождали темень от тусклой лампы, ибо слабый свет масляного фитиля не мог соперничать с убийственным огнём горящей преисподней.
Заинтригованный Фредерик тихо подкрадывался, стараясь маскировать шаги за грохотом стихии. Что можно рисовать при вспышках молний?!
Заваленный большими фолиантами стол создавал меж стеллажей особенно глухую тень. За ним можно спрятаться.
Зачем он прячется? Что ответить на такой вопрос?
— Проклятье! — глухо воскликнул художник и, резко бросив кисти, отошёл от мольберта.
Изумлённый Фредерик узнал его. Это был не парижанин. Над картиной трудился Годрик Сентон, секретарь! Он стоял с искажённым лицом и смотрел на портрет.
— Проклятие, проклятие! — и закрыл лицо своими длинными дрожащими пальцами, испачканными в киновари.
"Вот оно что! — догадался Фредерик. — Наш маленький библиотекарь пытается соперничать с Франциском в живописи!" Вот кто всё время подмалёвывал картину, вызывая раздражение и недоумение у живописца! Пожалуй, горбун влюблён в оригинал!
Сэр Фредерик беззвучно засмеялся. Иметь в соперниках секретаря! Что может быть комичней?!
И тут произошло нечто, отчего веселье Фредерика моментально испарилось. Горбун направился к одному из стеллажей у стены, что-то сделал. Стена повернулась, он проскользнул в щель, и всё вернулось на свои места.
Некоторое время Фредерик ошеломлённо переводил глаза с мольберта на стеллаж. Потом подошёл к тайнику и посмотрел на картину с этого места.
Всё так! Отсюда, с этой точки в своём сне он видел самого себя и Франциска. О чем они тогда говорили?!
Ничего не понимая, он подошёл к картине и замер в испуге.