— Ну, во-первых, мистер Хавард был методистом, — сказала мисс Корнелия с такой интонацией, будто между методистами и еретиками нет большой разницы.
— Знаете, мисс Корнелия, — ответил капитан Джим мрачно, — иногда мне кажется, что, не будь я пресвитерианином, я был бы методистом.
— Подумаешь, — не замолкала мисс Корнелия. — Если бы вы не были пресвитерианином, то уже не имело бы большого значения, кем бы вы были. Да, кстати, раз уж мы заговорили о ереси, я вспомнила, что принесла вам, доктор, книгу, которую вы дали мне почитать. «Естественное право в духовном миру». Я не прочла и трети этого произведения. Я могу читать глубокомысленные трактаты, я могу читать какую-нибудь бессмыслицу, но эта книга не относится ни к тому, ни к другому.
— В ней содержатся некоторые еретические идеи, — сказал Гилберт, — но я предупреждал вас об этом, прежде чем дать эту книгу, мисс Корнелия.
— О, меня не беспокоит то, что эта книга — ересь. Я могу читать безнравственные вещи, но не переношу глупость, — непримиримо заявила мисс Корнелия. На этом она сочла нужным остановиться, так как, по ее мнению, какое-то там «Естественное право» не заслуживает большого внимания.
— Раз уж мы заговорили о книгах, «Безумная любовь» наконец-то подошла к концу. Две недели назад пришло окончание, — заметил капитан Джим мечтательно. — Это продолжалось сто три главы. Книга закончилась как раз на их свадьбе. Думаю, они решили все свои проблемы. Хорошо, что хоть в книгах возможно полное решение всех проблем. Жаль, что нигде больше такое невозможно.
— Я лично никогда не читаю романы, — сказала мисс Корнелия. — Вы не слышали, как чувствует себя Джорджи Рассел, Джим?
— Да, по пути домой я заходил навестить его. С ним все нормально, хотя он, как всегда, варится в бульоне всевозможных проблем, бедняга. Правда, он сам все заварил, но от этого ведь не легче.
— Он ужасный пессимист, — сказала мисс Корнелия.
— Ничего подобного. Он просто никак не может найти то, что ему надо в жизни.
— А разве это не пессимизм?
— Нет. Пессимизм — это когда человек и не надеется что-нибудь найти, а Джорджи до этого пока еще не дошел.
— У вас и для дьявола найдется ласковое словечко, Джим Бойд.
— Слышал я историю об одной настырной пожилой леди, но для дьявола у меня нет добрых слов, мисс Корнелия.
— Да вы вообще в него хоть верите? — серьезно спросила мисс Корнелия.
— Как вы можете спрашивать у меня такое, когда знаете, что я убежденный пресвитерианин, Корнелия?
— Вы верите или нет? — настаивала мисс Корнелия.
— Я верю в то, что слышал однажды от одного священника. Он сказал, что сила зла живет и действует, — ответил капитан Джим. — Я верю, Корнелия. Можно называть это дьяволом, или силами зла, или как вам нравится. Но это существует. И все неверующие и еретики в мире не смогут доказать, что ничего подобного не существует, так же как они не могут доказать, что Бога нет.
— Кстати, раз мы завели разговор о дьяволе, — сказала мисс Корнелия. — Мне кажется, что Билли Бут продался ему. Вы слышали о его последней проделке?
— Нет. А что он натворил?
— Он вышел из себя и сжег новый коричневый костюм своей жены, который она купила в Шарлоттауне за двадцать пять долларов. Он сделал это только потому, что решил, что мужчины стали с восхищением смотреть на нее в церкви, когда она надела свой новый костюм. Как это похоже на мужчин!
— Миссис Бут очень миленькая, а коричневый цвет больше всего идет ей, согласился капитан Джим.
— Но разве это может послужить причиной для того, чтобы бросить ее новый костюм в печку? Билли Бут — последний дурак, он превращает жизнь своей жены в какой-то кошмар. Она целую неделю рыдала над этим костюмом.
— Буты все со странностями, — сказал капитан Джим. — Когда-то Билли казался самым нормальным, самым здравомыслящим среди многих жителей. Но после свадьбы все странности, унаследованные им от родителей, вышли наружу. А его брат Дэниел всегда был каким-то ненормальным.
— У него каждый день были вспышки гнева. Его жене приходилось делать всю работу за него, пока он был не в себе. Когда он умер, друзья прислали ей письмо с соболезнованиями. Если бы мне пришлось написать ей что-нибудь по поводу смерти ее мужа, то я написала бы только поздравления. Его отец, Абрам Бут, противный старикашка, был горьким пьяницей. Он напился на похоронах своей жены, говорил заплетающимся языком и икал. «Я не пи-и-и-л много, я просто не-е-е-хорошо себя чувс-вс-вс-тву-у-ю-ю». Я хорошенько огрела его зонтиком по спине, когда он проходил мимо. Это протрезвило его на какое-то время, пока выносили гроб из дома. Молодой Джонни Бут должен был вчера бракосочетаться, но не смог, потому что, видите ли, заболел свинкой. Как это похоже на мужчин!
— А что он мог поделать, если действительно заболел, бедный парень?
— Не стала бы я сочувствовать ему, если бы была Кейт Штерн. Я не знаю, как он умудрился заболеть свинкой, но я знаю, что свадебный ужин был приготовлен, и все испортится до его выздоровления. Какие расходы! Он должен был переболеть свинкой, когда был еще ребенком.
— Мисс Корнелия, вам не кажется, что вы слишком многого хотите?
Мисс Корнелия посчитала ниже своего достоинства отвечать на эту реплику и повернулась лицом к Сьюзан Бэйкер, старой пряхе с мрачным лицом и добрым сердцем. На несколько недель ее пригласили поработать в маленьком доме. Она только что вернулась из Долины, куда ездила в гости.
— Как поживает тетя Мэнди? — спросила мисс Корнелия.
Сьюзан вздохнула.
— Очень плохо, очень плохо, Корнелия. Боюсь, скоро она будет уже на небесах, бедная.
— О, нет! Бог этого не допустит, будь уверена, — воскликнула мисс Корнелия.
Капитан Джим и Гилберт посмотрели друг на друга. Затем они неожиданно покраснели и вышли.
— Пришло время, когда не смеяться — просто грех, — сказал капитан Джим, задыхаясь от хохота. — Они обе — замечательные женщины!
Глава 19
Рассвет и сумерки
В начале июня, когда песчаные холмы покрылись огромным количеством диких роз и в Долине веяло яблочным ароматом, в маленький дом приехала Марилла. Сьюзан Бэйкер, несколько недель жившая в маленьком доме, но уже успевшая полюбить «молодую миссис доктор», так она звала Энн, открыла дверь и подозрительно посмотрела на Мариллу. Но так как Марилла не вмешивалась ни в работу Сьюзан, ни во взаимоотношения Энн со Сьюзан, то вскоре Бэйкер забыла о первой неприязни и подружилась с Мариллой.
Однажды вечером, когда заходившее солнце горело на горизонте ярко-красным шаром, а в саду выводила трели малиновка, воспевая вечерние звезды, в маленьком «доме мечты» неожиданно началась суматоха. Телефонные звонки раздались в некоторых домах в Долине. Доктор Дэйв и сестра в белом колпаке поспешно спустились вниз. Марилла металась по саду между клумбами, украшенными ракушками, и бормотала молитвы. А Сьюзан сидела на кухне с тампонами в ушах и с повязанным вокруг головы передником.
Лесли, увидев, что в окнах дома напротив горит свет, не спала всю ночь.
Та июньская ночь была короткой, но она показалась вечностью для тех, кто ждал.
— Ax, кончится ли это когда-нибудь? — сказала Марилла. Затем она увидела, как мрачно выглядят медсестра и доктор Дэйв, и не осмелилась спросить у них о чем-нибудь.
— Не говорите мне ничего, — сказала Сьюзан, отвечая на ту боль, что была в глазах Мариллы. — Как Бог может быть таким жестоким, что забирает от нас это дорогое создание, когда мы все его так любим!
— Он забирает и других, не менее любимых, — хрипло ответила Марилла.
Но на рассвете, когда поднимающееся солнце пронзило лежавшие над гаванью туманы, и над берегом повисла радуга, радость пришла в маленький дом. Энн была жива и здорова, а рядом с ней на кровати лежала крошечная белая леди с большими, как у ее матери, глазами. Лицо Гилберта было серым и измученным после ночных событий. Он спустился вниз, чтобы поговорить с Мариллой и Сьюзан.