Дальше беседа текла гораздо проще, можно сказать, совершенно по-дружески. Гедеон Волни оказался весьма любезным хозяином. Привыкшие к невротичным копателям-коллекционерам, что вечно нацелены на какую-то добычу и охвачены единственной мыслью, как до нее добраться, англичане были приятно удивлены любезностью Геды и его спокойствием. Они рассказывали ему о своей работе, о дальнейших планах, предстоящей поездке в Венгрию. Упоминали о трудностях, с которыми сталкиваются. Тоску в архивных учреждениях, леность чиновников, но, в то же время, и добрую волю отдельных специалистов и людей, помогающих им. Томас приступил к серьезным расспросам о коллекции, но тут появились родители Геды, жившие в другом крыле дома. Они, похоже, пришли немного раньше, так как было договорено, что они присоединятся к гостям только после осмотра коллекции, но ничего не поделаешь, вот они, оба одетые как на церковную службу. Худой, почти прозрачный господин восьмидесяти лет, в темном костюме-тройке, тщательно причесанный на косой пробор, и его жена, выглядевшая гораздо крепче мужа, в темно-синем платье с белым батистовым воротничком и брошью (с изображением тюльпана) на груди.
Знакомство произошло в полном соответствии с этикетом. Сначала дипломант Пражской консерватории (выпуск 1928-29 гг.) галантно представил свою супругу, Эмилию (студентку той же школы, но недолго), а затем назвал и свое имя: Янко Волни. Оба поздоровались за руку со всеми гостями. Затем господин добавил, что он профессор, композитор, директор музыкальной школы, скрипач и так далее. Можете представить, насколько я юн, шутил он, если успел сыграть на похоронах уважаемого и любимого профессора Леоша Яначека. Честно говоря, тогда я был еще студентом, но все равно было это довольно давно. Так как он говорил по-немецки, это его легкое самоироничное замечание выслушали с улыбкой только домашние. Остальные кивали головой, не очень понимая, чему. Геда помог отцу усесться в кресло, очевидно, на его обычном месте, и отец попросил гостей не обращать на них внимания и продолжить беседу. Несмотря на то, что среди многих иностранных посетителей коллекции часто встречались капризные торговцы, случайные люди, шпионы, скучные собиратели (это болваны особого сорта, ругался на них старый капельмейстер), он всегда старался быть по отношению к ним как минимум предупредительным. Это наша обязанность, говорил он домочадцам. Сейчас, когда у власти пустоголовая беднота, мы должны быть благодарны любому, кого занесет в нашу сельскую общину, и кто не вор и не разбойник. Хотя бы у детей будет возможность посмотреть на нормальных людей, а это уже кое-что. Главное, чтобы Геда не слышал, — добавлял он, по большей части, в его присутствии.
А теперь он расспрашивал, в первый ли раз гости в нашей стране, как им тут нравится, а потом об их исследованиях и работе. Они терпеливо отвечали. Томас достаточно храбро принял вызов говорить с ним на немецком. Плохо его понимая, профессор постоянно просил повторить, а затем сам правильно произносил то, в чем ранее запутался Томас, и выглядело это, будто он поправляет какого-нибудь нерадивого ученика, что окончательно парализовало несчастного англичанина. Ваш немецкий хорош, но для меня, извините, немного непонятен, сказал профессор Волни. Поэтому давайте перейдем на языки, которые мы знаем лучше. В дальнейшем он обращался к нему через Дошена на сербском.
Он похвалил их интерес к нашему прошлому. Это только англичане еще умеют и могут, отдал им дань. Европа погрязла в подлости и коммунизме по колено. Посмотрите только на эту маоизацию Франции. Только Остров еще держится. Там люди все еще знают, что история началась не вчера. Он порекомендовал Томасу в своем изучении Досифея (Досифия, как он последовательно произносил) обратить внимание на одну ключевую культурную и политическую фигуру того времени: митрополита Стратимировича. Их отношения следует рассмотреть с нейтральной позиции, такой, как, например, ваша. Эти местные разжиревшие марксисты в один голос лопочут о том, что они были врагами, это вообще их самое любимое понятие. Они терпеть не могут читать, вот так-то.
Томасу уже встречалось это имя, но он захотел записать его еще раз. Язык у него спотыкался об эту сложную фамилию. Три раза писал «Страстратитимиртратимирович», и Дошен ему тихонько диктовал по буквам. Митрополит наконец-то был помещен в блокнот, а старый профессор заметил: Нелегкая это работа, господин мой хороший.
Агроном Боровия вежливо попрощался и ушел. Геда вышел его проводить.