В письме из Лондона Тесса пообещала приехать на защиту Миланом докторской (чтобы и с Гедой заодно договориться), но не смогла, из-за того, что ей, как она сообщила в короткой открытке, вскоре предстоит небольшая хирургическая операция. Об этом несколько раз и гораздо пространнее она писала Ольге, с которой часто разговаривала на эту тему, пока была здесь, но та считала это их тайной. Тесса только однажды призналась им, что ее поездки в Венгрию даже после отъезда Томаса, в сущности, носили медицинский характер. По чьей-то рекомендации еще в Лондоне, она ездила к какому-то доктору (или знахарю), который где-то в Кечкемете или окрестностях якобы успешно лечил рак на ранней стадии при помощи инъекций, являющихся его изобретением, и специальной диеты на основе кукурузы. Несмотря на то, что ей, по всей видимости, не удалось избежать больницы, она утверждала, что эта терапия ей очень помогла. Особенно хвалила целебный эффект кукурузного зерна и муки, из которых в последнее время она для себя готовила практически всю еду. Вера пришла на банкет, только чтобы появиться и поздравить, но долго не задержалась. Тереза два раза звонила в течение той ночи, второй раз, когда там была Вера, английский которой, может, и не был совершенным, но все же она знала его достаточно, чтобы понять, когда что-то звучит интимно и любовно, а когда дружески. Вскоре она ушла, не попрощавшись. Позднее своей лучшей подружке она объяснила, что произошло это ровно 5 июня, в тот день, когда три года назад она познакомилась с англичанами Милана, как она называла Тессу и Томаса, с которыми по какой-то причине связывала и свое расставание с ним.
Милан тогда потерял преданного и прилежного корреспондента, а письма для него очень много значили. Поэтому он всегда напоминал Летичу, чтобы писал ему подробно и часто, потому что тот иногда увиливал и посылал ему вместо писем разные открытки. Например, напишет ему всего одно предложение: привет, спешу в город. В следующий раз пошлет ему вырезку из газеты с фотографией какого-нибудь политика, с соответствующим примечанием: это не я, и никогда им не буду. Как-то раз послал ему увядший листок, наклеенный на кусочек бумаги, с надписью: вот тебе завиток с кроны черной шелковицы из Алибунара… Пиши, как говоришь, сердито одергивал его Милан, пиши пространно и остроумно, иначе я выхлопочу тебе место на моей, или еще меньшей канадской кафедре славянских языков, и будешь писать многотомные письма, причем даже совершенно незнакомым людям…
А чего ты хотел, чтобы я писал дипломатические ноты, отписывался Летич в своем стиле, но я, братец, не дипломат. Однако должен тебе всерьез пожаловаться на Геду. Он стал настоящим экспертом мирового уровня. Постоянно куда-то ездит. На этот раз вместе с Ольгой два раза ездил во Францию. Наверняка ты получил от них открытки. Один раз для экспертизы какого-то старинного благовония, найденного где-то в Безансоне, потом куда-то в Прованс, для рекламы новой парфюмерной линии растительного (экологического) состава, без химических примесей. Он этому очень радовался, но недолго. По возвращении сказал, что это все сплошь мошенники и спекулянты, и что их парфюм — чистейшей воды обман. В нем не просто есть химические добавки, но он вряд ли содержит что-нибудь, кроме них. Все это он весьма резко высказал публично, в нескольких интервью. В будущем, говорит, его стопроцентно не будут больше приглашать на подобные рекламные мероприятия, что станет еще одним доказательством их обмана.
Все вы куда-то ездите, только я прирос к одному месту и общаюсь с Боровией, который всегда здесь. Ты знаешь, что Раде Боровия настырно расспрашивает о тебе. Что пишет, что пишет? Не знаю, ответил я ему, он пишет на латинице, и я не могу прочитать. Боровия, Боровия. Я чуть было из-за него не поссорился с Гедой. Однажды на ужине мне слегка ударило в голову, и я ему сказал: Как тебе не мешает, что этот шпион постоянно в доме, разве не видишь, он полицейский, на что получил от него довольно жесткую отповедь. Вижу и знаю, отре́зал он, но он хороший шпион. Имеешь в виду, хорошо ябедничает, подколол я. Ну да, именно это. Это называется — сволочь, а не хороший шпион, поправил я. Как ты не понимаешь, он шпионит верно, правдиво, передает только то, что видит и слышит, ничего не придумывает, не добавляет, не врет, а другие всё это делают! Это называется сволочь без воображения, уперся я. Нет, дорогой мой, Боровия, конечно, человек безнравственный, но и не злой, а в данном случае это весьма важное обстоятельство. Зачем он согласился на убогое положение мелкого соглядатая, уже другой вопрос, об этом мы с тобой ничего не знаем. Мы должны судить только о том, что знаем, решительно закончил он. Я больше и слова не сказал на эту тему. Понял, что дальше нельзя. У меня для тебя тест: можно ли к существительному «шпион» прибавить прилагательное «хороший» без большой опасности для конечного результата?