Опять, откуда ни возьмись, вынырнул этот старичок, а в руке у него сосуд в форме груши. Это аромат иланг-иланга, спрашиваю его каким-то тихим, почти неслышным голосом. Да, говорит старик, ты угадал и на этот раз. А теперь, говорит, понюхай это, открывает свой сосуд и подносит мне к лицу. Я вдыхаю, потом еще раз, чувствую, это что-то очень знакомое, но не могу вспомнить название. Аромат наполняет ноздри, заполняет каждую пору, струится по мне, пробирается по кровеносным сосудам, стучит в сердце, а я не могу сказать, что это. Нюхаю снова, и на этот раз вдыхаю глубоко, — ничего. Улыбаюсь как-то беспомощно, мне очень хорошо, но я не понимаю, почему. Это же аромат из твоей коллекции, говорит старик, а мне кажется, будто он немного надо мной насмехается. Ты его держишь в той бутылочке из сирийской бирюзы, на средней полке в витрине слева от дверцы. Аромат из Смирны, база — дикий гульбахар, вереск и цветок граната, а остальное распознай сам. Нет, завопил я, нет, нет. Нет у меня такого флакона, хотя я уже давно его разыскиваю. Нет у меня и измирского гульбахара, я его даже не знаю. Я о нем читал, но в жизни никогда не нюхал. Старик смеется и вертит головой, а клочок тумана ласкает его щеки, прокрадываясь сквозь улыбку. Кто вы, удивляю я его вопросом, но в ту же секунду вздрагиваю, — молнией проносится у меня перед глазами, это же должен быть он. Точно, его вопросы, его имя было написано над входом в коридор. Приветствую вас, мастер Бен-Газзара, выкрикнул я во все горло, приветствую вас, и тут меня будит мой собственный голос. И пока я просыпаюсь, смотрю, как рассеивается клок тумана, а его глаза сверкают сквозь него, как два беспокойных светлячка.
Проснувшись, молча лежу в постели, опьяненный приснившимися мне ароматами, и пытаюсь их запомнить, переполненный счастьем от прекрасной встречи во сне. И хотя я отлично знал, что у меня нет флакона, о котором я часто мечтал наяву, встаю и иду проверить, а вдруг по какому-то волшебству он все-таки появился там, на полке, как говорил старец. Бреду, полусонный, зажигаю свет, вглядываюсь, прижимаю нос к стеклу витрины. Напрасно, разумеется, его там нет. Откуда бы ему взяться. Сел, уже проснувшись, за стол, и стараюсь вернуть в свое обоняние тот приснившийся аромат иланг-иланга, но мне не удается. И зачем только я проснулся, злюсь на себя, явь такая пустая и отвратительная.
Записи немного отличаются друг от друга. Во второй (а всего их три), которая находится в тетради номер шесть, когда он просыпается и идет проверить, нет ли там случайно флакона, о котором говорил странный старец, он находит небольшой промежуток на полочке между остальными флаконами, как будто здесь стоял еще один, исчезнувший. В третьей (тетрадь номер девять) обратный порядок появления ароматов, которые встречаются ему в том коридоре. Иланг-иланг, или царя цветов, старичок приносит ему в сосуде в форме розы. Просыпается он не от собственного крика, а от стыда, что в присутствии мастера не может узнать этот знаменитый запах, чего в жизни с ним никогда не случалось.
В то время, когда Владислав Летич приводил в порядок все рукописи и разбирал заметки, а копию этой, с рассказом о сне, который ему очень понравился, отправил Милану в Канаду, Гедеон Волни уже навсегда уснул и перешел в свое вечное, снившееся ему царство ароматов, из которого он уже никогда не сможет вернуться.
Девятнадцатый день рождения Милы, 17 мая 1979-го, в тот год отмечали впервые, по ее желанию, совершенно раздельно, в двух разных концах дома. Ее компания, молодежь, коллеги и родственники, заняли бывший просторный склад для бочек Хариты Саборской-Волни, в дальней части двора, переделанный в настоящий диско-клуб, где для них было накрыто и угощение, старшие сидели в большой комнате с выходом на улицу, а для торжественного ужина перешли в столовую. Когда все уселись за стол, Ольга поспешила позвать Геду, который вышел в мастерскую позвонить, и его уже долго не было. Она заглянула туда и увидела, что он сидит за столом, а голова лежит на раскрытой перед ним книге. Смотри-ка, спит, подумала я, — рассказывала она потом матери, нашел время спать, наверное, устал или выпил слишком много вина. Она решила его не будить, вышла в спальню и принесла легкое покрывало, нагнулась, чтобы нежно укутать его плечи, и только тогда заметила какую-то странную улыбку на его лице, немного похожую на оскал. Она склонилась еще ниже, тронула лоб — холодный, прислушалась — не дышит. Мама, мама, завопила она, идите сюда, быстрее!