4 апреля. Прочитала в газете заметку «Принять решение!». Летчик испытывал самолет, и вдруг загорелся мотор. Что делать? Если сразу выпрыгнуть с парашютом, то значит бросить машину… Чуть переждать, две-три минуты, можно погибнуть… Принять решение — сделать выбор и совершить поступок. Но между выбором и поступком одна-две минуты. А когда тянутся дни за днями и у тебя нет ясности? Какое принять решение? Как действовать? И чувства раздирают душу, сомнения мучают. Легче управлять группой, чем самим собой. Во мне есть воля, совесть, смелость… Мне так кажется, а я бездеятельна в этой истории с Кириллом и Подкидышевым…
Вечером с Гулей остались в комнате вдвоем, признались, что любим друг друга. Гуля когда-то была для меня идеалом красоты и ума. Перед тем как легла спать, она доверилась, что она имеет в виду Кирилла. При одном воспоминании о нем у меня бегут слезы. И тут опять нет откровенности…
5 апреля. В комнате состоялась целая политбеседа с воспитательницей Раисой Петровной. Обсуждали Мишку Балдина. Его будут судить за то, что он ранил ножом Лешку Пахотина, и за то, что был секундантом у Валерика.
«Это настоящий Молчалин! — сказала о нем Гуля. — С виду очень скромный, а дела творит пакостные».
«Молчалин услуживал всем людям без разбора, — сказала Аня Царьградская, — даже собаке дворника, чтоб ласковой была».
«Балдин услужил Валерке!» — добавила Найденова.
«Ну что вы на него напустились! — возмутилась Царьградская. — Мы же не богатые дворяне, не Чацкие, которым дозволено всех критиковать. Мы и есть бедные Молчалины, Балдин это понял раньше нас!»
Ух я взвилась! Мы живем по коммунистической морали, эта мораль благородная, и у нас нет места молчалиным. А Чацкий честный, смелый человек.
«Как по учебнику шпаришь!» — огрызнулась Аня.
Я снова на нее напала.
«Ах, посмотрите на нее! Какая благородная!» — это слова Ани.
Тут Раиса Петровна поддержала меня.
6 апреля. Утром в фойе лежало два конверта. Один с почерком Подкидышева, другой — с почерком Кирилла. Я спрятала письмо от Валерика за пазуху, а конверт Филина вскрыла и сразу же прочитала.
«Здравствуй, Ксеня!
Нога моя еще не зажила, чуть-чуть хромаю. Работаю каждый день. Жаль, коньки забросил. Обо мне говорят, будто я трус. Это неверно. Я выстрелил не в Подкидышева, а вверх. И не хотел, чтобы он в меня стрелял… Ты не думай, что я ловлю двух зайцев. Лишь бы ты не гонялась за двумя зайцами. У меня сейчас нет никого, кроме тебя. Честное комсомольское. Ты хотела, чтобы я стал комсомольцем, и я здесь готовлюсь в комсомол».
Вечером, после уроков прочитала письмо от Подкидышева.
«Помни, у тебя где-то есть друг, который верен тебе, — пишет Валерка. — Ты когда-то говорила, что будешь тоже верна до тех пор, пока я буду писать тебе письма. Я их буду писать всю жизнь.
Не думай, что я собирался убивать Филина. Хотя ты теперь ненавидишь меня и не поверишь мне. Но проучить я его хотел. Я надеялся поставить его на колени. Если ты чего-либо потребуешь от меня, я выполню. Валерка».
Два письма. Положила их на колени и разглядывала листочки. Валеркин листок аккуратно сложен, исписан знакомым ровным почерком. А листок Кирилла вырван из тетрадки неровно, уголок отрезан, но мне это мятое письмецо дороже жизни. Я достала из тумбочки тетрадку и написала Валерику коротко: «Мне бы презирать тебя надо, но я тебя жалею. Больше не пиши. Мы расстаемся навсегда. Ксеня».
Потом взялась за письмо Кириллу, но в комнату вошла Аня Царьградская, она увидела в руке у меня надписанный конверт Филину, ткнула в него пальцем и грустно улыбнулась. Обида на нее, что она спорила со мной о Чацком, у меня еще не прошла.
«Хочешь почитать письмецо от него?» Она сунула руку в карман платья и вытащила точно такой листок, какой был прислан мне, даже край листа был неровный, как у письма для меня. Я осторожно взяла у Ани письмо и стала читать. Кирилл писал, что после работы не скучает, уже играет в хоккей, хотя нога не зажила. Мне запомнились строчки: «Я дружу с Ксеней, она присылает отвратительные письма. Из-за нее меня дразнят, смеются. Я дружил с одной и бросил, потом со второй, но тоже бросил. Ксеня третья. После всех унижений из-за ее прежнего кадра у нас с ней ничего не получится. Нам будет трудно».
Я отвернулась от Ани ошеломленная. Горько усмехнулась, вернула ей письмо. Тут же порвала свое письмо и надписанный конверт.