29 апреля. Девочки устроили в коридоре общежития хоровод. Пели, шалили, прыгали. Из глаз их брызгала радость. Я была с ними, но не веселилась. Не было рядом Кирилла! Но уже обретаю спокойствие. Я верю в Филина.
Ночью мне приснился сои, будто я встретила Валеру через пять лет. Он живет в двухкомнатной квартире, у него жена и сын. Он пригласил меня в квартиру, указал на женщину, которая держала мальчика на коленях. Признался, что женился где-то в колонии.
«Неужели Валерика засудят?» Меня охватывает страх.
Вспоминаю, как мы катались с ним на лыжах, ходили вместе в школу. В лесу кидались шишками, собирали ягоды. Мы были друзьями. Он защищал меня от Ильи Борисовича… Валерик звал меня Старуха, а я его Старик.
Вчера в комнату приходила Анна Царьградская, спрашивала о дневнике, веду ли я его. «Нет», — сказала я. Догадываюсь, что она спрашивала неспроста. Наверное, интересуется следователь? А может быть, ее подослал Илья Борисович? На уроке он с Царьградской подчеркнуто вежлив. Прячу дневник в разрез матраца. Никому больше тетрадок своих не показываю.
Скоро экзамены. Клянусь, не получу ни одной тройки!
Иначе мне будет стыдно перед Кириллом. Я на него взглянуть побоюсь.
30 апреля. Сегодня провела вместе с воспитательницей в группе диспут о дружбе и товариществе. Доклад сделала Раиса Петровна. О дружбе Герцена и Огарева, Маркса и Энгельса. Умеем ли мы так же быть верны друг другу? Я сказала: девочки с девочками могут быть честными, а парни ведут себя ненадежно. Все меня поддержали.
В вечерней школе, на перемене, Аня подошла ко мне и сказала, что получила письмо от Филина. Я глянула ей в глаза: «Врешь!» Она обиделась: «Я тебе верная подруга».
«Покажи письмо, и я куплю тебе сто граммов конфет», — пыталась я шутить.
Аня вытащила письмо из выреза кофточки, дала мне. Я разгладила листок бумаги, прочитала: «Милая Аня! Спасибо за то, что пишешь мне правду. Я тебя вознагражу тем же. Я работаю как все ребята, нас сейчас перевели на другой объект — на кирпичную кладку школы. Вечером хожу удить рыбу. Занимаюсь тренировкой. Но тут нет тренера. Ты спрашиваешь, дружил ли я с Любой Найденовой. Да, дружил. Делал это назло Ксении. Я и сейчас пишу ей письма, но от нее получаю такие, что становится грустно. Спрашиваешь, где работают отец и мать. Отец плотник. А мать уехала куда-то, я не знаю. Она временно с нами не живет.
Анечка, напиши, будешь ли ты в конце мая в училище.
Это письмо никому не показывай. Ксеня меня ревнует, испортит нам настроение. Буду ждать от тебя ответ. Филин К.».
Вернула Ане письмо со спокойным лицом.
«Я его не ревную, он тебе врет, — сказала я хладнокровно. — Писем я ему пишу не очень много. Так, для поддержки товарищеских отношений».
Аня вся вспыхнула, лицо ее разгорелось. Стала просить меня написать письмо дружку Кирилла — Леше Пахотину, который ее интересует. Умоляла меня и чуть не заплакала. Тут прозвенел звонок, и я пошла в класс. Сердце мое сжималось от жалости к Царьградской, а также от оскорбления, которое нанес Кирилл… Почему он такой ветреный? Вспомнилась заметка в газете «Принять решение». Летчик, сделав выбор, тотчас исполняет решение… А Кирилл не может определиться… Переживает ли он так же, как я. Неужели у него душа холодная как лед.
1 мая. Нас, группу штукатуров, собрал в классе замполит. Он был в военном кителе, на груди сияли ордена. Высокий, стройный, седой. Мы расселись вольно. Он ласково шутил, исповедовался о себе. Во время войны Иван Александрович был лейтенантом. Однажды повел в тыл к фашистам группу, они прошли много километров через лес и, рассредоточившись, стали наблюдать за передвижением по дорогам немецких войск. После окончания операции группа ночью выходила из фашистского тыла, обнаружила плохо охраняемый дом, возле которого стояло несколько машин. Иван Александрович приказал солдатам захватить «языка». Убили часового, вытащили из дома спящего генерала. Забили ему в рот кляп, повели его. Но немцы скоро спохватились, начали стрелять, погнались за разведчиками. Разведчики ползли в темноте через линию обороны. Их освещали сверху ракетами. Восемь человек из пятнадцати погибли от снарядов. «Языка» Иван Александрович привел к нашим. Немецкий генерал был сильно обморожен, потому что у него были связаны руки. За генерала Ивана Александровича похвалили, а за то, что он самовольными действиями погубил восемь солдат, чуть не расстреляли. Это был ему страшный урок на всю жизнь.
«Задание было спланировано точно, а я нарушил приказ. И был виноват», — признался замполит. Потом он стал беседовать с нами.