— Да, Русó. Я женюсь на тебе, — отвечает Стан.
— Отлично. Тогда сообщи об этом Совету, и мы проведём ритуал, — киваю я.
— Хорошо. Я вернусь через некоторое время. Мы справимся, Русó.
— Я знаю. Пока ты рядом со мной, я не беспокоюсь, — натягиваю улыбку, и друг улыбается мне в ответ.
Когда дверь за ним хлопает, я перевожу тяжёлый взгляд на Томáса.
— Ты совсем из ума выжила? — шипит он, подскакивая на ноги.
— Если ты так считаешь, — пожимаю плечами.
— А я? Как же я?
— Ты? — удивлённо смотрю на него.
— Да, Флорина, я? Кто я для тебя? Ты понимаешь, что собираешься связать свою жизнь с другим вампиром, который должен переспать с тобой? Трахнуть тебя? И ты выбрала его?
— Я выбрала тебя, но ты отказался. Я не настаиваю. Поэтому ты не можешь осуждать меня. Если мне придётся заняться сексом во имя спасения своего народа, то я сделаю это.
Томáс смеётся и потирает переносицу. Это нервный смех. Я понимаю, как паршиво он себя чувствует. Понимаю, но я не отвечаю за его эмоции.
— То есть ты ставишь мне условия, Флорина? Или я, или он? Ты не смеешь манипулировать мной, — подскочив ко мне, Томáс хватает меня за локоть и дёргает к себе. — Ты провела ночь в моих руках. Ты была со мной. Мы единое целое. И ты собираешься таким образом вынудить меня жениться на тебе?
— Нет, — спокойно реагирую на его вспышку ярости и ревности. — Нет, Томáс, я даже не рассматривала тебя на эту роль. Нет. Ты выбрал свободную жизнь, и я это уважаю. Но сейчас на кону стоит жизнь моего народа, и это моя проблема. Ты не должен решать её. Стан же тот, кому я доверяю.
Томáс отпускает меня и отшатывается.
— Мне жаль, — шепчу я.
По его лицу пробегает тень, но он быстро берёт себя в руки.
— Что ж, значит, мне здесь делать больше нечего, Флорина. У тебя есть защитник, и скоро он станет твоим официальным мужем. Это твоё решение, — холодно произносит он.
— У меня нет выбора.
— Выбор есть всегда!
— Значит, я выбрала! — выкрикиваю.
Мы смотрим друг на друга несколько секунд, но я не выдерживаю его полный боли взгляд. Отворачиваюсь и прочищаю горло.
— Уходи. Возвращайся на Аляску и живи своей идеальной и спокойной жизнью, Томáс, — тихо добавляю я. — Тебе противно находиться здесь, среди таких же, как ты. Я тебе тоже противна, но зов крови заставляет тебя трогать меня. Думаешь, я не знаю? И это мерзко. Самое жестокое, что есть в нашем мире, это насильственное подчинение сущности. Я освобождаю тебя.
— А он, конечно же, будет любить тебя. Он будет боготворить тебя. Он будет добровольно касаться тебя. Конечно. Прекрасно, встретимся с тобой в аду, Флорина. И уж там я покажу тебе, что такое по-настоящему жестокое обращение, — рявкает Томáс и хватает свою куртку с кресла.
Так будет лучше. Так будет лучше. Так…
— Русó? — подпрыгиваю на месте, когда раздаётся стук в дверь. — Это Ромá, я вхожу.
Я в ужасе перевожу взгляд на Томáса.
Глава 38
Всю свою жизнь в момент опасности я выбирала вариант «замереть». Просто стоять и ничего не делать, наблюдать, ждать, оценивать. Но потом это сменилось вариантом «бежать». Это показалось мне наиболее удачным способом спрятаться от всего, что меня окружает. И только сейчас я осознаю, что выбираю вариант «бить». Я должна сражаться за то, во что верили мои родители. За то, во что верила я когда-то. Я забыла, что такое долг и ответственность. Я умирала и всё никак не могла умереть. Я надеялась на смерть, но никогда не желала её живым существам.
Задёргиваю портьеру, пряча за ней Томáса, и моментально оборачиваюсь, когда Ромá врывается в мою спальню.
— Что случилось? — спрашиваю, хмуро оглядывая его напряжённый вид.
В руках дядя держит деревянную коробку, от которой жутко воняет. Он ставит её на пол и открывает.
— Боже, — я кривлюсь, разглядывая отрубленную голову одного из старейшин. — Как это случилось? Он же ещё вчера был здесь!
— Я не знаю. Это ожидало меня в комнате, когда я вернулся, чтобы принять душ, Русó. У нас проблемы. Ему отрубили голову за пределами замка, но никто не видел, чтобы он выходил. Я отдал приказ посмотреть по камерам слежения, но пока его не видно. Тела нет. Следов крови нет. Значит, он всё же как-то вышел. И я не знаю причин для этого, если только он не собирался предать нас.
— Но разве это плохо для врагов? Если он предатель, то это им на руку.
— Да, на руку. Они оставили нам его голову вместе с запиской, — Ромá протягивает мне нечто странное.
— Чёрт, это кожа? — спрашивая, беру двумя пальцами «записку».
— Именно. Это его кожа.