Незадолго до краха этот этикет был разрушен, когда Банк Нью-Йорка предпринял рейдерский захват Irving Trust на сумму 1 млрд. долл. Это было столкновение двух легендарных институтов с богатой историей. Bank of New York был основан Александром Гамильтоном и его компаньонами в 1784 г. - ни один другой банк не работал так долго под тем же названием, а Irving был назван в честь Вашингтона Ирвинга и датируется серединой XIX века. Банк Нью-Йорка консультировали Эрик Гличер из Morgan Stanley и Х. Роджин Коэн из Sullivan and Cromwell, а Irving Trust - Goldman, Sachs и Morgan Guaranty.
Годичная борьба показала, насколько злобной и беспощадной стала Уолл-стрит. Это были банки старой закалки, из тех, что балуют богатых пожилых клиентов. Irving был настолько сонным, что не заметил тенденции к развитию торговли иностранной валютой, которая стала благом для других коммерческих банков. В банке редко увольняли сотрудников, а на Рождество обычно давали жирный бонус в размере 15% от оклада.
Председатель правления Bank of New York Дж. Картер Бакот инициировал рейдерский захват Irving, опасаясь, что его собственный банк будет поглощен другой фирмой. В своей великолепной штаб-квартире в стиле арт-деко на Уолл-стрит, 1, руководители Irving сначала отнеслись к предложению с насмешкой, будучи уверенными, что ФРС никогда не допустит враждебного поглощения банка. Гличер и Коэн правильно предсказали, что председатель ФРС Алан Гринспен нарушит прецедент. Bank of New York преследовал Irving судебными исками, боями за доверенность и резким обменом пресс-релизами. После того как Bank of New York одержал победу, Гличер быстро нагнал страху на экономический ландшафт, заявив прессе, что враждебная борьба была "предвестником грядущих событий". Bank of New York обещал оплатить поглощение за счет обычного выбытия персонала. К началу 1989 г. он начал увольнять сто человек с иностранной стороны. Как сказал один из руководителей Irving: "Кровавая баня началась". Ни одна из форм финансового мародерства больше не была недоступна для Morgan Stanley.
Вслед за "черным понедельником" новый дух пронесся и по 23 Wall. По мере превращения из чисто коммерческого банка в гибрид с множеством инвестиционно-банковских операций менялся и его характер. На роскошной рождественской вечеринке, состоявшейся после краха, Лью Престон сказал, что ему было приятно видеть на ней много супругов, поскольку теперь они знали, что их мужьям и женам придется работать допоздна в течение ближайшего года. На втором приеме, состоявшемся на следующий вечер, он сказал, что хотел убедиться в том, что все его слышат, потому что накануне "некоторые люди не услышали меня и ушли домой счастливыми". Как бы подчеркивая новые опасности, с которыми столкнулся банк, агентство Moody's Investors Service понизило рейтинг J. P. Morgan and Company, холдинговой компании Morgan Guaranty, до уровня "трипл-А". Standard and Poor's сохранило рейтинг "три-А" для холдинговой компании, и оба агентства по-прежнему присваивали Morgan Guaranty Trust единственный рейтинг "три-А" для крупного американского банка. Действия Moody's стали небольшой, но заметной вмятиной в блестящих доспехах Morgan.
Превратившись в конгломерат с населением в 15 тыс. человек, J. P. Morgan and Company старался сохранить старые партнерские отношения. Новые менеджеры проходили жесткую шестимесячную программу обучения, призванную аккультурировать их в банке. В 23 Wall редко набирали сотрудников со стороны, а на организацию бесплатных обедов для поддержания товарищеских отношений ежегодно тратились миллионы. При этом сохранялась этика, согласно которой нельзя воровать кредиты или опережать коллег. "Чувство коллегиальности - это самое важное, что у нас есть", - говорил бывший президент Morgan Род Линдсей. Престон регулярно рассылал сотрудникам служебные записки, в которых напоминал, что они работают на клиентов и банк, а не на себя. По словам Линдсея, "нам не нужны люди, если они будут все время оставаться сами по себе на высоте".
Morgan Guaranty в гораздо большей степени, чем Morgan Stanley или Morgan Grenfell, соблюдала традиции и была узнаваемым наследником старого аристократического дома Морганов. Однако его уникальная цивилизованность оказалась под угрозой. Банк проводил генеральную репетицию того дня, когда он снова станет "универсальным" банком, как старый Дом Моргана. У себя дома он объединил коммерческое кредитование и деятельность на рынке капитала в группу корпоративных финансов, которая представляла собой эмбриональный инвестиционный банк. По словам Престона, она специализировалась на "сделках, которые были достаточно сложными и не подходили для рынка коммерческих бумаг". Она занималась всеми видами легального бизнеса, связанного с ценными бумагами. Он занимался казначейскими облигациями, страховал муниципальные облигации, консультировал города, проводил биржевые исследования и брокеридж, торговал золотыми слитками, серебром и иностранной валютой. Компания продолжала иметь самый шикарный частный банковский бизнес, заманивая богатых клиентов рекламой, обещавшей избавить их от беспокойства по поводу наличия портфеля в 50 млн. долларов.