Даже на правительственные посты уже покушались юбки! Ответственный секретарь по образованию была женщина, секретарь по работе водопроводов и водостоков тоже. Кинтин был человек здравомыслящий; он считал, что у женщин должны быть равные права с мужчинами. Но он полагал также, что мужчины по своей природе предназначены для главенствующих ролей. Может быть, Исабель решила написать книгу, чтобы показать ему, кто в доме на берегу лагуны «шишка на ровном месте»? Уйдя в мир фантазий, она получила возможность высказывать свою точку зрения, принимать собственные решения, она могла создавать и уничтожать любые персонажи (и репутации!), как ей хочется. В реальной жизни так быть не должно. Он – глава семьи и должен таковым оставаться.
Исабель в книге была несдержанной и недипломатичной. Ей нравилось играть с фактами, и носителями всех пороков у нее всегда выходили мужчины. Испанские конкистадоры, например, это стервятники, жаждущие крови; Буэнавентура – предатель и мужлан; Милан Павел – непроходимый пьяница; дон Винсенсо Антонсанти, дедушка Исабель, – племенной бык, который думал только о том, что у него между ног; Оренсио Монфорт, ее двоюродный дед, оказался ответственным за убийство ее деда Лоренсо. Да что же это, мать вашу! В мире есть добрые и злые люди как среди мужчин, так и среди женщин.
Женщин, она, наоборот, расписала так, будто они всегда были только жертвы. Ее история о том, как донья Габриэла Антонсанти – ее бабушка – вынудила Кармиту сделать аборт, выглядела как кошмарный анекдот. Кинтин никогда раньше не слышал об этом, и у него от прочитанного остался неприятный осадок. Он умел сострадать людям, кроме того, аборт считался смертельным грехом. Видеть свою мать в том состоянии, в каком увидела Исабель, когда была маленькой девочкой, – такое не могло не травмировать ее, и ему показалось немыслимым, что об этом можно кому-то рассказать. Она пережила ужасный случай, но это не дает ей право вытаскивать из шкафа фамильные скелеты.
История доньи Валентины Монфорт была написана удручающе плохо. Казалось, эту главу написала Корин Тельядо, на счету у которой четыре тысячи романов, – такой беспомощной и скучной она была. Если бы Исабель написала о том, что в действительности произошло с ее бабушкой, глава вышла бы гораздо интересней, подумал Кинтин. Донья Валентина была далеко не святая. Он знал ее лично, когда она навещала Исабель в доме на улице Зари, и он всегда расходился с ней во мнениях.
Конечно, более выигрышно писать о злых, чем о добрых, это хорошо известно. «Ад», написанный Данте, стал бестселлером на все века, в то время как его «Рай» никто не читает. Но где уж нам! Видимо, флорентийские торговцы были достаточно образованны для чтения «Ада», что сильно отличало их от торговых людей современного Сан-Хуана, которые так невежественны. Если бы я взялся писать роман, подумал Кинтин, я бы последовал примеру Данте и осветил бы некоторые весьма спорные аспекты жизни бабушки Исабель.
В общем, чтобы поставить жену на место, он так и сделает. Он докажет Исабель, что вполне в состоянии написать собственную версию этой истории, которая ей может показаться фальсификацией, но про которую он точно знает, что это чистая правда. Пусть примет свое же слабительное, посмотрим, какая у нее будет реакция. Пусть почитает о подвигах своей семейки, которая вовсе не была собранием евангелических святых. Кинтин задумался. Потом открыл ящик кухонного буфета, достал блокнот и карандаш и принялся писать, охваченный яростным отчаянием:
«Исабель многое в своем характере унаследовала от доньи Валентины Монфорт. От нее у Исабель идеи социальной свободы и мечты о независимости Острова. У корсиканцев типичная психология жителя колоний: они мелочны и обидчивы. Всех их гложет комплекс неполноценности. Многие борцы за независимость были выходцами с Корсики. В течение XIX века множество корсиканцев эмигрировали и поселились в труднодоступных горных районах Острова; мало кто до сих пор отваживается туда забираться. Поскольку они были трудолюбивыми людьми, то основали в тех местах процветающую отрасль производства кофе, эксплуатируя местных крестьян.
Валентина Монфорт – классический пример синдрома корсиканского национализма. Когда она вышла замуж за Лоренсо Монфорта, уроженца Адхунтаса, она увидела себя в роли якобинки в красном берете, с остро заточенной косой в руках, распевающей „Карманьолу" где надо и не надо. За полтора года, которые она прожила в Сан-Антонио, она основала Партию националистов в деревне Караколес, рядом с гасиендой. Это была настоящая гарпия, где она – там пожар. Она выступала с докладами, организовывала фонды, подстрекала к забастовкам и в короткое время превратила деревню в котел, где бродило недовольство.
Братья-близнецы Монфорт были известны в Адхунтасе сильным характером. Один из моих продавцов, Эдуардо Пурсель, рассказал мне однажды их историю. Пурсель раз в месяц приходил в лавку дона Альварадо, чтобы снабдить его товаром – в основном это были рис, фасоль и треска, поскольку торговец он был небогатый, – и однажды дон Альварадо рассказал ему о братьях Монфорт.
Дон Альварадо – человек, которому можно верить. Он наш клиент уже больше двадцати лет, и платить по счетам вовремя – для него святой долг. У него, наверное, было больше тысячи лавчонок вроде той, которую Эдуардо Пурсель снабжал товаром, разбросанных по всему Острову; что-то вроде единого организма. Эти лавочки всегда стояли у обочины дороги, у последнего поворота, за которым начинался городок, и всегда рядом росло манговое дерево, а под ним сломанная скамейка, над дверью непременно свисала гроздь зеленых бананов, а стеклянная витрина всегда грязная, засиженная мухами и в пятнах свиного жира. Единственное, что оставалось обычно от свинины, – кабанья голова на куче пепла. А рядом с лавочкой всегда забегаловка с бутылками рома на стойке, двумя-тремя столиками, покрытыми клеенкой, и вывеской над входом, что-нибудь вроде: „Запрещено говорить о политике и религии" или „Вход с собаками и женщинами воспрещен".
Подлинная история братьев Монфорт была следующая: Лоренсо и Оренсио оба были алчны и честолюбивы. Кофейная гасиенда Сан-Антонио, которая исчезла в начале века, была вовсе не райский уголок, как ее описала Исабель, а захудалое горное ранчо. Дороги туда не было, попасть можно было только по опасной тропинке с ямами на каждом шагу. Братья жили не в большом двухэтажном доме с широким круглым балконом, а в сарае с соломенной крышей, который построили сами. Примитивная хижина. С земляным полом и дощатыми стенами, доски для которых братья настругали тоже сами. Мыться приходилось в реке, а отхожее место было пристроено к задней стене сарая, и, когда шел дождь, там можно было вымокнуть. Вся мебель – ящики из-под лимонада, валявшиеся повсюду на полу. Спали братья каждый в своей походной железной кровати, и на каждого приходилась равная доля пространства. Грязная простыня, свисавшая с потолка, разделяла дом на две половины: на одной жил Лоренсо, на другой – Оренсио.
Братья Монфорт ревниво охраняли свое уединение. Плантация была идеальным местом для незаконной торговли ромом, который гнали из сахарного тростника на самогонном аппарате, контрабандным краденым товаром, а в периоды политического брожения (выступления борцов за независимость то и дело будоражили Остров) и контрабандным оружием. Убийство было для них неприемлемо, и они поддерживали зыбкое перемирие, чтобы обоим выжить. К несчастью, доли наследства у них были равные, одинаковое количество мер земли у каждого. Ни у одного из них не было денег, чтобы выкупить долю другого, но не нашлось бы на свете другого человека, который так хотел владеть всей плантацией, как каждый из них.
Оба брата Монфорт унаследовали одинаково дьявольский нрав. Оба были огненно-рыжие, – Исабель тоже рыжая, правда, до тех пор пока я не прочитал ее рукопись, я не подозревал, что у нее жесткий характер, – и по ночам шевелюры братьев на подушках горели, будто два костра незатихающей обиды. Когда в один прекрасный день Лоренсо привел в дом Валентину, восседавшую на крупе лошади, перемирию между братьями пришел конец.
Брак Лоренсо стал для Оренсио неожиданностью. Его младший брат был недоумок. Он никогда бы не поверил, что тот способен уговорить такую красивую девушку, как Валентина, пойти за ним без оглядки неизвестно куда, если только у нее нет каких-то своих соображений. И Оренсио собирался как можно быстрее выяснить, каковы же были эти соображения.
Оренсио оттащил свою койку в другой конец сарая, как можно дальше от засаленной простыни, которая служила ширмой и отделяла его от пламенных любовников. Ночи превратились в пытку. Стоны и вздохи любовной парочки продолжались часами, а вытащить свою койку на улицу Оренсио не мог, потому что все время шел дождь. Однажды Лоренсо уехал по делам, а Оренсио остался на плантации. Было жарко, так что после обеда Валентина скинула одежду и легла отдохнуть. Не было ни ветерка, и москитник был похож на неподвижное облако, которое смешалось с запахом ее тела. И тут Оренсио забрался к ней под москитник. Одуревшая от жары и дремы, Валентина даже глаз не открыла. Она чувствовала такие же жесткие ладони у себя на груди и такие же руки, поросшие рыжей растительностью, держали ее за талию, так что она приняла его за Лоренсо. Валентина клялась, что не чувствовала никакой разницы.