— Интересно, — пробормотал Роджер, — сколько еще она будет безропотно сидеть взаперти в Карминоу и запрещать себе даже думать о свободе?
Мне тоже хотелось бы это знать. Если бы я жил в их времена, то без колебаний отказался бы от должности управляющего имением сэра Генри Шампернуна и предложил бы свои услуги сэру Оливеру и его жене.
— Но в одном ей повезло, — отозвался другой, — ей не нужно думать о том, чтоб родить мужу наследника — три крепеньких пасынка избавили ее от этой заботы. Она вольна делать что пожелает: свою лепту она уже внесла, подарив мужу двух дочерей, и сэр Оливер не останется внакладе, когда придет время выдавать их замуж.
Вот как оценивали женщину в те дни. Простой товар, который изначально выращивают на продажу и затем торгуют им на рынке, точнее — в поместье. Неудивительно, что, исполнив свой долг, она стремилась найти утешение на стороне; заводила любовника или с увлечением начинала торговать собственными детьми — дочерьми, сыновьями.
— Вот что я тебе скажу, — заявил Роджер, — Бодруган имеет на нее виды, но пока он не расквитался с сэром Джоном, ему надо держать ухо востро.
— Спорю на пять денариев, она и не посмотрит на него?
— По рукам. Но если я прав, подряжусь к ним связным. У меня большой опыт в этом деле — сколько раз помогал своей хозяйке и сэру Джону.
Поскольку я наблюдал за всем происходящим из другого времени, мне отводилась сугубо созерцательная роль: никакой ответственности, никаких обязательств. Я мог передвигаться в этом мире, оставаясь незамеченным и зная: что бы ни произошло, я не в состоянии ничего предпринять, будь то комедия, трагедия или фарс. А вот в своем двадцатом веке я должен нести полную ответственность за свое собственное будущее и за будущее моей семьи.
Кажется, на этом церемония представления завершилась, но программа визита еще далеко не была исчерпана, поскольку колокол начал созывать к вечерне, и вся компания разделилась: более почетные гости отправились в монастырскую часовню, а те, кто попроще — в приходскую церковь, которая одновременно составляла часть часовни, и лишь арочный проем, перегороженный решеткой, отделял одну от другой.
Я подумал, что спокойно обойдусь без вечерней службы, хотя, устроившись возле решетки, можно было бы из церкви понаблюдать за Изольдой. Но мой злосчастный проводник, который поначалу сам вытягивал шею явно с тем же намерением, затем решил, видимо, что и так слишком долго валял дурака, и, кивком головы подав знак своему приятелю, вышел из здания монастыря и через прямоугольный двор прошел к воротам. Они снова были распахнуты, и около них собралась толпа из священников и прислуги, которые, хохоча, наблюдали за тем, как люди епископа пытались затащить неуклюжую повозку во двор монастыря: колеса завязли на обочине, между размытой дорогой и общинным лугом. Но это развлечение было здесь не единственным достойным внимания: на лугу, похоже, развернулась ярмарка — повсюду были установлены лотки и стойки, какой-то парень бил в барабан, другой пиликал на скрипке, в то время как третий чуть не оглушил меня, одновременно дудя в два огромных, длиной с него самого, рога, с которыми он, ловко работая руками, умудрялся как-то справляться.
Вслед за Роджером и его другом я вышел на луг. Они останавливались чуть не каждую минуту поприветствовать знакомых, и я понял, что это было не случайное веселье, наспех устроенное в честь приезда епископа, а настоящий мясной пир: у каждой стойки висели на крюках туши только что забитых баранов и свиней — кровь еще капала с них на землю. Подобную картину можно было наблюдать и возле каждого выходившего на луг дома. Хозяева с ножами в руках трудились в поте лица, свежуя какую-нибудь старую овцу, или выпускали кровь из свиной туши, а некоторые, видимо, занимая более высокое положение в этом обществе, с важным видом демонстрировали огромные рогатые бычьи головы под рукоплескания и одобрительный смех толпы. Когда день начал угасать, запылали факелы, в свете которых в фигурах забойщиков и свежевальщиков скота появилось что-то демоническое. Они работали очень быстро, даже азартно, торопясь завершить дело до наступления ночи, и от этого общее возбуждение все нарастало, и знакомый музыкант с двумя рогами в руках, продвигаясь в толпе, высоко поднял свои инструменты, чтобы извлечь из них поистине оглушительные звуки.
— С Божьей помощью их желудки не будут пустыми в эту зиму, — заметил Роджер. (Я совсем забыл о нем во всей этой кутерьме, но он по-прежнему был рядом.)