Пришли тут в милицию-то. Затолкнули этого жулика в каталажку. Вытряхнули передо мной мешок-от. У их там все было собрано. Отцова гимнастерка зелена. Мое пальто шелково. Полотенца, скатерки. Полпечатки мыла этого. Ложка серебряна. Нечо не пропало. Все нашли, до шелеха[12]…
Я пошла с этем номеркам в магазин. А там лоскутки, лоскутки — все расстрижено было. Мне навешали на все эте номерки полну сумку хлеба. Штоб еще их не потерять. Я пришла, наелась дома. Мама с папкой меня успокаивают: «Нечо, все нашли, дак счас успокойся».
Потом я долго боялась жить в этой избушке. Ну а тут уж, через несколько ден, ты родился. Дальше-то ты сам должен помнить.
Папка с мамой мне рассказывали. Я вот тебе. Ты тоже своим детям будешь рассказывать…
ДОМ НА БЕРЕГУ
Закрываю глаза и вижу: старый бревенчатый дом на большой зеленой поляне. Туман над водой. Лавы[13] с берега в озеро. Кто-то, стоя на лавах, машет мне оттуда рукой, и я, наяву или во сне, еду и еду к этому далекому дому.
Каждый год кто-то зовет меня в старый дом на берегу озера. Приходят давние, щемящие воспоминания, заслоняют сегодняшние дела, манят собраться, поехать и там, на берегу озера, повторить все сначала, снова прожить ту милую, минувшую жизнь.
Вот и сейчас я вижу тихое озеро. Деревянная лодка под плеск весел медленно идет по воде. В лодке лежат ружье и удочки. Можно остановиться и в любом месте стоять в неподвижной тиши.
Впереди, до моего дома, многие километры пути. Вокруг, в бесконечном зеркале, плавают пестрые блики, отражения неба, облаков, леса. Я чуть перебираю веслами и никуда не спешу.
За время, проведенное в этой лодке, я объехал многие километры воды. Знал каждый поворот, плес, остров, каждую пристань и избушку на берегу. Но мне хотелось большего — понять душу этого озера.
Я плыву между островами, петляю среди холмов и, вызвав одно воспоминание, сворачиваю в заглохший залив. Здесь все заросло. На воде, на зеленых листьях, лежат большие кувшинки. Лодка останавливается, запутавшись в водорослях. Я опускаю весла и долго сижу в тишине.
Когда-то в этот залив мы приезжали вдвоем. Мы были молоды, беззаботны и ездили сюда за кувшинками. Давно это было…
В заливе стоит жара. Птицы уже отпели. Лишь в камышах, поблизости, слышно, как возится и крякает утка. Я медлю, срываю несколько кувшинок и тихо выбираюсь обратно.
Тогда, после этого залива, мы ездили на один остров. Вон на тот, где виднеется бывший монастырь. Теперь здесь турбаза, ходит приезжий народ, а в ветхозаветные, забытые времена шумел густой лес.
Мы побыли тут на острове, обошли его берега и почему-то уехали грустными. В тот раз, в лодке, между нами и был этот разговор.
— У нас исчезло чувство, что мы живем в огромном таинственном мире, — глядя в озеро, сказала тогда она. — Мы думаем, что мир — это города, улицы, дома. Мир — это природа. Настоящее то, что бесконечно.
— Все имеет конец, — возразил я. — Этот день кончится. Эта лодка сгниет. Мы, возможно, никогда больше не приедем в эти места.
— Ну и что? — улыбнулась она. Мы ходили и ездили здесь. Вот наша лодка отражается тут, в глубине. Значит, мы навсегда остались на этом озере.
Снова, как тогда, я еду по тем же местам. Среди молчания, одиночества, тишины слышатся знакомые голоса, видятся знакомые лица. Много близких людей ездило тут на лодках, отражалось в этой воде. Не они ли стали душой этого озера?
Я еду к своему старому дому, и, кажется, все здесь радуется моему возвращению.