Помню, как летом, вскоре после того, как они приехали, мы ездили к морю в Кромер. У них был автомобиль! Мне нравилось слушать тр-тр-тр, когда он приближался к нашему дому, и смотреть на облака дыма, вырывающиеся сзади. Утю не взяли, и она с лаем бежала за машиной, пока Фейрбразер не затащила ее обратно в дом. Меня укололо чувством вины, но они так быстро скрылись из виду, что трудно было долго об этом думать. Меня ждало приключение! Я сидела сзади, втиснувшись между Хильдой и Фрэнклином, а леди Лафферти сидела спереди с отцом и полковником, который любил водить машину в особом облачении – летный шлем и водительские перчатки. На леди Лафферти была огромная соломенная шляпа, завязанная под подбородком, и фиолетовые ленты развевались за ней по ветру. Хильда оделась по лондонской моде (так она мне сказала) – широкие брюки и розовая мягкая панама поверх коротко остриженных волос; ее мать неодобрительно поднимала брови при виде этой стрижки, но на самом деле Хильде и Фрэнку позволялось делать все, что они пожелают. Хильда была не такой красивой, как Фрэнк, но тоже немалого роста, держалась она дерзко, то и дело закатывала глаза и смешила меня. Фрэнклин (он велел называть себя Фрэнком) был весь в белом, ветер, летевший нам навстречу, пока мы ехали вдоль побережья в Кромер, ерошил его песочные волосы. Мы сидели так тесно, что я чувствовала, как его нога плотно прижимается к моей. Я смотрела мимо него на проносившиеся мимо поля, дивилась ощущению скорости и красным макам, кивавшим на ветру среди пшеницы возле Кромера.
Потом я почувствовала на своей ноге его руку. Она забралась мне под юбку и легла на внутреннюю сторону бедра. Я уставилась на Фрэнка, а он в ответ уставился на меня и смотрел, пока я, покраснев, не опустила глаза в пол; у меня кружилась голова. Он не убирал руку с моего бедра до конца поездки, а я не знала, как мне поступить.
Мы погуляли вдоль моря, пообедали в гостинице на берегу, выходившей на пирс, – она называлась Hôtel de Paris, – но мне было сложно хоть на чем-то сосредоточиться из-за воспоминания о руке Фрэнка на своей голой коже. Я подумала о матери, о том, чего она могла бы от меня ждать. Он был такой славный, и все они были так ко мне добры, и мне это нравилось, но я боялась, что скажет отец, если узнает.
– Ступайте вперед, молодежь, развлекайтесь, – сказал полковник, и отец нахмурился, но леди Лафферти положила руку ему на рукав. Будет вам, Ричард, Розмари вполне можно оставить с моей Хильдой, а вы, джентльмены, сможете обсудить грехи этого мира, не опасаясь, что вас станут перебивать. Я должна рассказать вам о своей работе с Обществом помощи девушкам.
– Веди себя как подобает, Розмари, – предупредил меня отец, но разве мог он после такого меня не отпустить?
Он был уже далеко, слушал леди Лафферти, я представила, как потом они беседуют наедине с полковником. Наконец-то он нашел кого-то еще, чтобы поговорить о Проблеме Капитализма или Коммунизма, Инерции Британской Демократии и Вопросах Того, Что С Этим Делать. Хотя он и рассуждал о «цельности человека, занятого фермерским трудом», он ни разу не ходил в «Таунсенд» и не выпивал с фермерами. Мы жили в изоляции, отец и я, жили сами по себе, и оба потянулись к Лафферти, как жаждущие к воде.
У воды Хильда взяла меня под руку, а Фрэнк ушел вперед. Когда родители остались далеко позади, он пригнулся и побежал по склону к морю.
– Давайте, девочки, подышим морем!
Он широко улыбался, и от этого лицо у него сияло. Какой же он был красивый, золотистый и весь в белом. Я заметила, что губы у него темно-розовые, как ссаженная кожа, и задумалась, каково было бы к ним прикоснуться. Единственным мальчиком, который мне нравился до него, был сын Роджерса, Билли, но отец не позволил мне с ним дружить, потому что он «из другого круга», и он к нам больше не приходил. Всякий раз, когда я видела, как он собирает на болотах морской укроп или ракушки для матери, я махала ему, и он всегда улыбался мне и махал в ответ, но ни разу не подошел.
Песок на берегу был горячим, мы сняли башмаки и чулки. Фрэнк закатал брюки, и я увидела на его стройных лодыжках золотистые волосы. Мне ни разу не приходилось оказываться так близко к телу мальчика, с тех пор как мы с Билли плескались в ручьях, когда я была маленькая. Мне всегда нравилось чувствовать песок под босыми ступнями, нравилось, как он сочится между пальцами ног. Фрэнк побежал к морю, и мы с Хильди побежали следом, взявшись за руки и хохоча. Море оказалось ледяным, оно плеснуло нам на ноги, и Фрэнк, дразнясь, обрызгал нас морской водой. Мы визжали, смеялись, солнце пекло нам головы. Вскоре мне стало нехорошо, потому что мы бросили шляпы там же, где и башмаки.